– Какое несчастье! Господи, какое ужасное несчастье! – продолжал он, заливаясь слезами. – Но не ваша в том вина, видит Бог… Мы дрались не на шутку… Бедная барыня! .. Бедные деточки! ..
Шарль смотрит на этого человека и узнает в нем Винкельмана, прозванного Шоколадом.
Взволнованный и растроганный, он вскакивает на ноги при виде этого человека, так искренне оплакивающего его несчастье, как будто от него пострадал не другой, а он сам. В этот момент Шарль видит в нем только друга, который в тяжелую минуту делит с ним его горе, как брат с братом, и в порыве благодарности протягивает ему руку.
Бывший каторжник вспыхивает от болезненного чувства стыда и волнения, которого он не может преодолеть, затем сразу бледнеет и не смеет принять протянутую ему руку.
– Дайте мне вашу руку, Винкельман, – говорит Шарль, тоном убежденным и вместе с тем ласковым, – я хочу пожать руку честного и хорошего человека! Забудьте прошлое. Вы его давно искупили и отныне смотрите на меня, как на вашего друга!
Ободренный этими словами, сказанными от всей души, и в значении которых нельзя было ошибиться, несчастный гордо выпрямился и, преобразившись, крепко пожал протянутую ему руку, не находя слов для ответа.
– Ну, скажите, что случилось здесь? – продолжает Шарль, съедаемый тревогой. – Скажите все, что вы знаете… Говорите прямо, не бойтесь меня испугать или расстроить. Я теперь силен и могу все слышать! Впрочем, вы ранены, едва держитесь на ногах… Дайте мне осмотреть ваши раны и перевязать их!
– Нет, нет, мы к этому привычны… не извольте беспокоиться, мы и хуже того видали, да живы оставались… Кроме того, кровотечение уже прекратилось. Кровь запеклась и задерживает дальнейшую потерю крови, я только ослаб; ведь они уже очень много выпустили этой самой крови из меня, но это ничего… Если бы только это, и ничего худшего не случилось, то об этом горевать бы не стоило… Но если вы позволите, я сяду, силы мои еще слабы. Я расскажу вам в нескольких словах все, что видел.
«Когда мы пристали и вас не оказалось с нами, все ваши домашние были очень опечалены, но затем стали ожидать вас со стороны сухого пути. Когда вы все не возвращались, ваша супруга стала сильно тревожиться и, наконец, отправила двоих индейцев разыскивать вас. Один из них – тот, который и сейчас еще при вас, а другого я больше не видел. Так как в доме опасались возможного нападения, то негр бони, распоряжавшийся всем в вашем отсутствии, тотчас же принял все меры предосторожности и приказал всем готовиться к обороне на случай нападения.
Он раздал всем оружие, приказал очистить все карбеты и хижины и все население их собрал вокруг большого дома. Кроме того, он приказал выбранным им самим людям охранять склады и магазины.
Все шло хорошо, и мы не отчаивались. Но, к сожалению, вы все не возвращались. Все мы были глубоко огорчены, могу вас уверить, видя, как страдала и беспокоилась ваша жена и плакали ваши детки. Между тем отправиться на розыски нельзя было: наступила ночь, да и никто не знал, в какой стороне вас искать.
Время было близко к полуночи, все огни были давно погашены; но никто не спал; все караулили дом, склады и амбары, чтобы забить тревогу при первом появлении опасности.
Вдруг собаки, привязанные под верандой, точно ошалели, стали рваться с цепи.
Мы сразу сообразили, что это не могли быть вы с вашими индейцами. Тогда негр бони крикнул: «Кто идет? » Ответа не было. Но спустя пять минут все хижины и карбеты, расположенные вокруг дома, запылали ярким пламенем. Счастье еще, что все они были пусты, и никого из людей в них не осталось. Кругом было светло, как среди белого дня. Но нельзя было различить, с какими врагами мы имели дело – так старательно прятались эти негодяи.
Вскоре среди треска горящих строений мы услышали чей-то голос, кричавший нам, чтобы мы сдались и немедленно оставили большой дом.
Этот голос я когда-то слишком часто слышал и узнал бы его из тысячи голосов. Если я когда-либо в жизни еще встречу этого человека, то клянусь, он умрет от моей руки.
Тогда бони, видя, к чему клонится дело, приказал открыть огонь наугад, и мы разом дали один общий залп.
Раздавшиеся в ответ там и сям вопли и проклятия дали нам знать, что наши заряды не пропали даром.
Потом снова воцарилась полная тишина. Наши противники, видя, что застигнуть нас врасплох не удалось, стали, по-видимому, совещаться.
В продолжение часа нас не трогали. Но это напряженное спокойствие не предвещало нам ничего хорошего; мы, старые, лесные бродяги, хорошо знали, что еще до рассвета нам придется вынести нешуточный натиск со стороны этих негодяев.
Мы не ошиблись. Действительно, нас ждало нечто ужасное.
Карбеты и хижины сгорели, как снопы соломы, и все погрузилось в непроницаемый мрак.
Но вот вдруг появляются красные горящие точки во мраке, затем быстрые огненные молнии проносятся над нашими головами со всех сторон. Слышится свист, и целый град стрел сыплется на крышу, на столбы, на веранду дома и вонзается в здание: негодяи придумали навязать на концы своих стрел пучки сухих листьев, смазанных каучуком, и, дав им загореться, пускали стрелы на нас.
И вот запылал пожар, страшный, ужасающий пожар. Крыша дома и веранды были объяты пламенем; спустя немного горящие балки начали падать на нас; оставаться долее в доме не было никакой возможности; надо было бежать.
Оружие у нас было наготове: мы выстраиваемся плотным каре, женщин и детей помещаем всредину и направляемся к пристани, чтобы попытаться спастись на судах. К несчастью, бони не подумал распорядиться, чтобы наши люди охраняли это столь важное место – все предвидеть так трудно.
Между тем стрелы начинают сыпаться на наши головы; мы отвечаем но
– увы! – не можем видеть врага, тогда как он видит нас, как на ладони, и бьет на выбор.
Наши падают один за другим, пронзенные стрелами, падают, как подкошенная трава. Мало-помалу они
