помятый лист муку-муку, на какой-нибудь обломленный корень или стебель, как будто чья-то заботливая рука умышленно отметила путь на всем протяжении канала. Так как эти приметы становились очевиднее и все чаще, то наши друзья заключили из этого, что негодяи умышленно хотели обозначить свой путь.
На другой день около полудня путешественники достигли места впадения Апурема; и если в их уме могло еще таиться хоть малейшее сомнение относительно происхождения подмеченных ими примет, указывавших путь похитителей, то сомнение это должно было само собой рассеяться при виде предмета, очевидно, умышленно оставленного на виду и в таком положении, которое ясно говорило о преднамеренности. Это была длинная красноперая стрела, привязанная горизонтально к двум стволам муку-муку, с концом, обращенным в сторону верховьев притока.
– Вот это ясно! – прошептал Шарль вполголоса. – Ну что же, двинемся вверх по Апурема!
И они смело двинулись вперед по этой реке, которая, как мы уже говорили, соединяет Арагуари с Тартаругалом и с системой озер.
Впадение Апурема находится всего в тридцати километрах по прямой линии от Тартаругал-Гранде, но его сильно извилистое течение делает бесконечный ряд поворотов, удваивающих, если не утраивающих это расстояние. Сама линия русла этой реки описывает громадную дугу по отношению к прямой, которая является как бы тетивой к луку, изображаемому рекой.
Вскоре, однако, приметы и указания, столь частые по берегу Арагуари, стали пропадать. Впрочем, Шарль этим не тревожился, уверенный, что в недалеком будущем все ему станет ясно. Действительно, он был прав. Не прошло и двух часов, как их пирога, идя вверх по течению Апурема, быстро суживающегося в своем верхнем течении, за крутым поворотом реки вдруг стала приближаться к пироге, где находилось трое негров. Из них двое сидели на веслах, а третий мог быть назван пассажиром.
В тот момент, когда обе пироги должны были встретиться, громкое восклицание вырвалось из уст негра-пассажира.
– Господин, это – я!
– Ты, Лооми? Откуда ты? Куда направляешься, мой добрый товарищ? Есть у тебя какие-нибудь известия?
– Да, да, господин. Меня послали в сторону усадьбы, чтобы я разыскал вас. Госпожа и детки живы и здоровы; им никакого вреда не сделали!
– Спасибо, мой добрый Лооми… Твои слова возвращают мне жизнь! – воскликнул молодой человек с глубоким вздохом облегчения. – Но где же другие? Где твоя жена и дети, где семьи наших индейцев, наших рабочих негров? Где все они?
– Они все спаслись, бежали в леса… Мура не могли их догнать, и каторжники тоже не нашли никого, и никого не задержали!
– Ну, тем лучше! Но чем они будут жить там, в лесу? ..
– Об этом не беспокойтесь, господин; в лесу много зверей, птиц, и они тоже не умирают от голода! Поспеши, господин, в деревню между озер; там ты найдешь свою госпожу и детей…
– Кто тебя послал, Лооми?
– Большой безобразный негр, который злее скорпиона и уродливее жабы.
Обе пироги во время разговора господина с негром удерживались на одном месте веслами.
– И чего же хочет от меня этот негр? ..
– Не знаю, господин; он держит в хижине под стражей госпожу, детей и моего брата!
– А почему он не отправил твоего брата вместе с тобой?
– Не знаю, господин!
– Кто привел мою жену и детей в эту деревню?
– Каторжники и португальские мулаты!
– А те негры, что сопровождали безобразного негра, кто они такие? Откуда?
– Это негры из Озерной деревни… Но надо нам спешить туда, господин; я думаю, что этот безобразный негр хочет потребовать от вас очень много денег!
– Ну, и пусть себе требует! Во всяком случае, поспешим туда, в эту деревню… Я сгораю от нетерпения узнать поскорее, в чем дело!
Пирога, на которой находился Лооми и двое негров, за все время не проронивших ни звука, проворно повернула и пошла впереди пироги француза, как бы указывая путь.
Шарль и двое его спутников плыли следом на расстоянии двух пирог.
Вскоре вид местности резко изменился, так что всего через каких-нибудь два часа путники увидели себя в совершенно иной стране. Река, суживаясь все более и более, превратилась теперь в ручей шириной не более десяти метров. Громадные деревья, растущие только по берегам больших рек, уступили место особого рода ивняку и другой растительности, обычно окаймляющей игарапы – лесные ручьи.
Нет ничего прекраснее этих стройных красивых пальм, чарующих глаз в экваториальных прериях Америки, подобно тому, как стройные тополя украшают наши европейские луга. Высохшие мавриции, на которых целыми стаями живут болтливые попугаи и яркие ара, напоминают стройные колонны старых греческих храмов, обвитых плющом и повиликой, по которым проворно бегают ящерицы. Мавриция, или гвианская пальма, в полном цвету, стройная и величественная, развернувшая на высоком прямом стволе 10 – 12 больших зеленых опахал, образующих как бы капитель колонны, колышется при малейшем ветерке, а ее громадные веерообразные листья шумят, точно лес перед грозой у нас, в Европе.
Засохшие и мертвые опахала ломаются и свешиваются вдоль ствола, пока не упадут на землю и не усеют почву своими ломкими остатками.
Растут эти мавриции целыми семьями, почти вытесняя всякую другую растительность, иногда заполонив своими стройными рядами громадную площадь, так что не видно ни конца ни края, иногда же образуют
