— Умная женщина.
— Она боялась сказать вам, что вы исчерпали кредиты у мясника, лавочника и даже у дочери рыбака.
У него похолодела кровь.
— Единственное, что я вижу в этом хорошего, — продолжила Элиза, — это то, что вы неоднократно говорили мне об отсутствии у вас гордости, так что, то, о чем я вам говорю, не должно вас беспокоить. А вот я, видите ли, имею гордость и долг перед вами, и он тяжелым грузом висит на моей совести.
— Ваш долг?
— За помощь мне в тот день, когда я встретила вас. За то, что спрятали меня. За тот скандал, в который я вовлекала вас в церкви Святого Георгия. Кухарка сказала мне, что работники ворчат, потому что с этого ужасного дня начались отказы поставщиков.
— Что вы еще натворили? — Он хотел истины, а не рассуждений.
— Не так уж много. — Она отвела взгляд. — Генерал Пимм вернул мне отцовские вещи, а также его жалованье.
Я рассчиталась по счетам торговца рыбой, мясника и еще двух лавочников. Вы…
— Зачем вы это сделали? — Его голос был едва слышен.
Она не хотела встречаться с ним взглядом. Она собрала посуду и поставила ее на поднос.
— Потому что вы проявили доброту ко мне.
— Доброту? — Роуленд встал, едва не свалив стул. Затем схватил Элизу за руку, вынудив ее посмотреть ему в глаза. — Я никогда в жизни никому не делал чертова добра, Элизабет! — Боже, она была такая красивая, и ничто гадкое к ней не приставало!
Она положила руку ему на грудь.
— Вы не причинили мне зла, не воспользовались ситуацией, когда могли это сделать.
— Дайте время, дорогая.
— Нет. Вы никогда не заставите меня сделать то, чего я не хочу. Вы не мучаете меня чувством вины, намеками и косыми взглядами, как другие.
Он почувствовал, что его губ коснулась улыбка.
— Но вы забыли о долге, который должны выплатить за то, что я съел ваши угощения.
— Прошу прощения?
— Я должен узнать еще один секрет. Сейчас. С помощью какого крючка вас удерживает Пимм, Элизабет?
Глава 9
— Я хотела бы, чтобы вы перестали спрашивать меня о таких вещах. Никто не считает, что Пимм имеет власть надо мной, — уклончиво сказала Элизабет, не зная, какой курс ей избрать.
При свете свечи его необычно светлые глаза блеснули, когда встретились с ее взглядом.
— Люди обычно отказываются задавать вопросы, когда боятся ответа. Я не боюсь. Я намерен услышать ваш ответ. Она думала, что запомнила все детали его обветренного лица. Она ошибалась. Его лицо было намного красивее, чем она его запомнила. И пусть все известные ее знакомые говорят, что она ведет себя как дура, доверяясь таким людям, как он, она не могла удержать себя.
— Он погубит мою репутацию, равно как и репутацию моего отца.
— Каким образом?
— Заявив, что мой отец был бесчестным.
— Черт побери, Элизабет, — раздраженно проговорил он. — С каких пор вы стали придавать такое значение гордости? Вы проводите очень много времени с Хелстоном и его семьей. Почему это вас так должно беспокоить, если Пимм заявит, что ваш отец удирал до Лондона, преследуемый ордой французишек?
— Все гораздо хуже, — прошептала она. — Он…
— Да? — негромко произнес он и кончиком большого пальца коснулся ее щеки.
Элизабет уткнулась лицом в его ладонь и закрыла глаза.
— Тут целиком моя вина. Пимм никогда не узнал бы о делах моего отца, если бы я не танцевала и не смеялась с ним. — Она вздохнула. — У него имеются письма, которые могут быть обнародованы. Письма от родственников моей матери во Франции, которые мой отец получал во время войны.
Он шумно вздохнул.
— Только не говорите мне, что вы и ваш отец на самом деле были шпионами.
Она не ответила.
— Черт возьми, хотя бы скажите «нет».
— А что толку? Разумеется, я никакая не шпионка. Просто глупая импульсивная девчонка, которая любит танцевать, смеяться и флиртовать с красивыми офицерами.
— А какое это имеет отношение к письмам, которыми располагает Пимм?
— Никакого. Но не в том дело.
— Так в чем же, черт побери, дело? Какое отношение имеют танцы в Португалии ко всему этому?
— Прямое.
— В таком случае жду ваших объяснений, — проскрипел он.
— Я… ну, когда я в первый раз встретилась с генералом…
— Да?
— Мне доставило удовольствие его любезное отношение ко мне. Я мечтала потанцевать с ним. Я… я прихорашивалась перед ним. Он сказал…
— Что сказал?
— Позже он утверждал, что я кокетка. Что я намеренно пробуждала его чувства. Что я воспринимала все его ухаживания, каждое его слово и каждый взгляд.
— Ну а вы, в самом деле, воспринимали?
— В течение ряда лет я сама тысячу раз задавала себе этот вопрос. Не знаю. Мой отец и Сара утверждали, что это не так. Я думаю, что относилась к нему так же, как относилась к любому другому офицеру. Просто я получала удовольствие от развлечений, от танцев.
Он ослабил хватку.
— А теперь выслушайте меня, Элизабет, — сказал он, и глаза его потемнели. — Женщины обладают правом танцевать, флиртовать и находить радости в этой чертовой штуке, которую мы называем жизнью! И те вещи, которых вы стыдитесь, — это единственное, что разрешается женщине в ее рабстве.
— В рабстве? — Она попятилась от него, сама не понимая, куда направляется. Он последовал за ней, пока она не ощутила спиной стену.
Он уперся руками в стену по обе стороны от ее лица.
— От колыбели до могилы вы всего лишь собственность мужчины, — заявил он. — Вначале вами владеют отцы, затем продают лицам, предлагающим наибольшую цену. Затем мужья контролируют ваше поведение, оплодотворяют вас и надоедают, пока не устанут от вас, если раньше не сведут в могилу. Если вам повезет, этот чертов аристократ умирает первым.
— Но…
— Не будьте дурочкой. Вы не должны сомневаться в себе. Если бы Пимм хотя бы в малой степени обладал здравым смыслом, то воспринял бы ваш отказ как необходимость зализывать свои поганые раны. Или я единственный тип, кто понимает вас? Вы не должны испытывать сочувствие к мужчине, который мучает вас и шантажирует, даже если это сопровождается щедрыми обещаниями сделать вас герцогиней.
Глядя в сияющие гипнотическим блеском глаза, Элизабет почувствовала, что у нее возрождается уверенность, которая была ей свойственна два года назад.
— Что в тех письмах? — Роуленд наклонился к ней чуть ниже.
— Я не знаю.
