— я весь поджарился, говоря по правде, — за то мои члены получили такое оздоравливающее воздействие, какого не оказали бы воды Бата лет за сто. Никаких болей, скованности! Я могу сплясать джигу, да еще и элегантную. Помимо этого, где еще я мог бы получить возможность день за днем вести такие точные наблюдения? Одни членистоногие… Вечером, прежде чем отправиться в кровать, я набросал кучу неупорядоченных заметок, так там одним членистоногим отведено семнадцать листов! Ты должен это прочитать. Ты увидишь святая святых моих наблюдений.
— Буду счастлив, спасибо, Стивен.
— Потом я несколько раз обтерся с головы до ног губкой с пресной водой — этой благословенной пресной водой, — и заснул. Сон! Я словно медленно падал в бездонную пропасть, такую глубокую, что утром мне составило труд припомнить, что же происходило вчера: расплывчатые воспоминания о лазарете, соединяющиеся с прочими всплывающими из памяти фрагментами. Боюсь, я не смогу дать тебе отчет о моем утреннем обходе.
— Сегодня ты, безусловно, не так похож не жертву церемонии всесожжения, как вчера, — промолвил Джек, пристально вглядываясь в лицо друга. — Глаза стали почти человеческими. А вот вчера на палубе, — продолжил он, чувствуя, что это не совсем вежливо с его стороны, — они производили впечатление колдовских, ведь мы наконец поймали юго-восточный пассат! Он более южный, чем мне хотелось бы, но полагаю, нам удастся обогнуть мыс святого Рока. По любому, до полудня мы пересечем экватор — с начала полуночной вахты делаем семь-восемь узлов. Еще чашечку? Скажи, Стивен, а что ты пил на этой чертовой скале?
— Дерьмо кипяченое.
Стивен был сдержан в речи, редко божился и уж никто не слышал от него непристойных слов или ругани. Такой ответ изумил Джека, и тот потупил взор. Может это какой-то непонятный ему термин?
— Кипяченое дерьмо, — повторил Стивен. Джек понимающе улыбнулся, но почувствовал, что краснеет от стыда. — Да. В расселине осталась одна-единственная лужа с дождевой водой. Птицы обильно загадили ее. Не преднамеренно: вся скала покрыта густым слоем помета, но достаточно, чтобы воротило с души. Следующий день выдался еще более жарким, если такое возможно, и постепенно жидкость нагрелось до невероятной температуры. Но я все-таки ее пил, пока жидкость не кончилась. Потом перешел на кровь — кровь бедных, ничего не подозревающих олуш, смешанную с толикой морской воды и выдавленным из водорослей соком. Кровь… Джек, а этот мыс святого Рока, о котором ты столько толкуешь, он ведь в Бразилии, этом рае для вампиров?
— Прошу прощения что прерываю, сэр, — произнес появившийся в дверях Герви, — но вы просили меня дать знать, когда грот-брам-стеньга будет готова к установке.
Оставшись наедине, Стивен посмотрел на свою лишенную ногтей кисть, повращал ей с чувством истинного удовлетворения: удивительно крепкая, твердая, никакой дрожи, — произвел с помощью карманного ланцета тонкую операцию на куске ветчины и направился в лазарет, бормоча про себя: «Я не в состоянии был этого сделать, пока не прожарился насквозь, не иссох, не превратился в мумию. Благословенно солнце в силе своей!»
В тот же день они пересекли экватор, но без пышных церемоний. Дело было не только в потере товарищей-матросов и мистера Николса — потеря ощущалась острее из-за проходившей на барабане шпиля распродажи их вещей, — веселья в настрое команды вообще не чувствовалось. Прибыл на борт морской царь со своим трезубцем, наскоро побрил юнг и младших из матросов, взыскал со Стивена, Стенхоупа и его свиты по шесть-восемь пенсов с головы, щедро полил водой форкастль со шкафутом, и исчез.
— Такова наша Сатурналия, — сказал Джек. — Надеюсь, она тебя не разочаровала?
— Вовсе нет. Словно чувствуешь запах древнего мирта. Но мне кажется, что тебе не до него сейчас, когда кругом столько работы: эти палки, веревки, паруса, наполовину выведенные из строя, а время, как ты говоришь, так дорого.
— О, обычаи нарушать нельзя. Завтра они будут работать за двоих — настроение поднимется. Обычай, он…
— Вы на флоте одержимы обычаями, — прервал друга Стивен. — Колокол; тайный язык — язык не повернется назвать его жаргоном; лишенные смысла обряды. Вот, скажем, распродажа вещей бедолаги Николса кажется мне верхом нечестивости. А возьмем Стенхоупа? Он гораздо более интересный человек, чем ты можешь себе представить: начитан, изумительно играет на флейте. Но я пришел к тебе не о после сплетничать. Есть нечто более серьезное. Напряженная работа этой недели подорвала силы людей — многие, у кого при прошлом осмотре не наблюдалось признаков цинги, теперь заболели. Вот список. Почти все «ракунцы», многие «сюрпризовцы», и четверо из новобранцев. Что еще хуже, шквал, повредивший кладовую, превратил все мои лекарства в магмообразную смесь. Я уже не говорю об остатках и без того вызывавшего сомнения лимонного сока. Официально заявляю тебе, дружище, и готов, если надо, подписаться, что если в ближайшие несколько дней мы не добудем свежих овощей, мяса и, превыше всего, цитрусовых, я не берусь отвечать за последствия. Если я правильно понял, мы находимся у крайней оконечности восточного побережья Бразилии, а восточная Бразилия, — воскликнул Стивен, бросая через открытый порт жадный взгляд на запад, — в излишке наделена всеми этими благами.
— Так и есть, — отозвался Джек. — А еще там вампиры.
— Ах, не думай, что я не взывал к своей совести! — вскричал Стивен, кладя руку Джеку на грудь. — Не полагай, что я не отдаю себе отчета в своем желании ступить за земли Нового Света при первой удобной возможности. Но пойди и посмотри на загноившиеся после проведенной пять лет назад ампутации культи, на вновь открывшиеся старые раны, на гнилые десны, нарывы, кровоподтеки.
— Не принимай мои слова всерьез, — сказал Джек. — Но нельзя не согласиться, что есть много вещей, которые мне приходится учитывать.
Он был прав. Им предстояло длительное путешествие, но они уже потратили много времени. Учитывая, что Кейптаун вновь перешел в руки к голландцам, ему оставалось идти прямо в сороковые, по которым неослабевающие западные ветры понесут его в Индийский океан со скоростью двухсот миль в сутки, а там где-нибудь на широте Мадагаскара ухватить за хвост юго-западный муссон. Приказы предписывали ему заход в Рио, который находился не далее, чем в тысяче миль — не слишком большое расстояние, если многострадальный пассат удержится, но, взяв курс к земле, его можно и потерять. Заход, скажем, в Ресифи, без сомнения приведет к осложнениям с португальскими властями, косо смотревшими на военные корабли других стран в любом другом порту, кроме Рио. В лучшем случае — длительная задержка, в худшем — неприятный инцидент, арест, а то и стычка. Потеря времени, возможно скандал, и при этом никаких гарантий получить припасы. И хотя Стивен говорит весьма убедительно, этот милейший человек так одержим натуралистикой со всеми ее жуками, вампирами…
— Надо посмотреть, Стивен, — сказал Джек. — Идем в лазарет.
— Отлично. А пока мы идем, прошу принять во внимание еще один факт: мои крысы исчезли. Шквал здесь ни при чем. Клетка не пострадала, но дверца оказалась открыта. Стоило мне отлучиться на пять минут, чтобы подышать свежим воздухом на скалах святого Павла, как моих бесценных крыс и след простыл! И если это тоже один из ваших флотских обычаев, то чтоб вас всех распяли на ваших же бом-брам-реях, и заживо содрали кожу перед тем, как гвоздями прибить! И это не первый раз, когда я так страдаю. Гадюка у Фуенхиролы; три мыши в Лионском заливе. Крысы, которых я собственноручно выхаживал и нянчил с самого Берри-хед, кормил, вопреки их растущему нежеланию, лучшей мареной двойной очистки! И вот — все потеряно, весь эксперимент обращен в ноль, уничтожен!
— Почему ты кормил их мареной?
— Потому что Дюамель утверждает, что краска способна усваиваться и концентрироваться в костях. Мне хотелось определить скорость проникновения и выяснить, когда краситель дойдет до костного мозга. Но я все-таки добьюсь своего: мы с Макалистером будем вскрывать всех подходящих субъектов, поскольку действие красителя неизбежно должно проявиться на тех, кто съел крыс. А я с полным основанием заявляю тебе, Джек: если ты будешь упорствовать в своей самоубийственной спешке — скорей, скорей, больше парусов, не терять ни секунды, — большая часть команды пройдет через наши руки, включая того грязного вора, у которого даже кости будут гореть от стыда.
Последние слова он перед самым входом в лазарет буквально прокричал, чтобы его услышали в кузне оружейника, где ковали новый железный леер взамен снесенного шквалом. Джек оглядел переполненный кубрик. Здесь ощущался гнилостный запах, избавиться от которого не помогала даже вентиляция. Он ждал,
