— О, благодетель, зовут их Правда и Ложь, а лет им неимоверно сколько, они жили в этом портике еще до того, как я родился.
— Но территория одного перекрывает территорию другого?
— О, махарадж, мне неизвестно, что значит слово «территория», но ты, без сомнения, прав.
— Прими эту монету, дитя.
О Стивене доложили.
— Опять этот ученый малый, — проворчала леди Форбс, глядя на доктора из под приставленной козырьком ко лбу ладони. — Тебе придется согласиться, что в нем есть нечто — ему приходилось вращаться в хорошем обществе, — но я никогда не доверяла этим полукровкам. Добрый вечер, сэр; рада видеть вас в здравии, мой Ромео-Костоправ … И чего только они с ними не вытворяют: долбят молотками, отпиливают и бросают в таз с кровью, брр… Она меня до слез доведет, если мне еще найдется, чем плакать… Вы застали меня за чаем, сэр: могу я предложить вам чашечку? Он сдобрен джином, сэр — это единственное средство, помогающее в этой проклятой духоте. Кумар! Куда запропастился этот чернокожий содомит? Еще чашку! Так значит, вы похоронили беднягу Стенхоупа? Ну что ж, все мы там будем — только тем и утешаюсь. Бог мой, здесь мне приходилось наблюдать, как хоронят совсем юных! Миссис Вильерс вот-вот спустится. Может, еще по чашечке, а потом поможем ей накинуть что-нибудь? Она лежит наверху совсем нагая, истекая потом под опахалами. Глядя на ваш серьезный вид, смею заметить, что вы могли бы подняться и помочь ей сами, молодой человек. Только не говорите мне, что… А, я всего лишь старуха, а тут вообразила себя молодой девицей. Увы, увы.
Стивен, мой герой-победитель! — воскликнула Диана, в одиночестве идя ему навстречу. — Как рада я видеть, наконец, твою физию! Где ты пропадал все это время? Ты разве не получил мою записку? Садись, садись, и скинь свой сюртук. Как ты можешь разгуливать в нем в такую жару? Мы тут едва не плавимся, как свечи, а ты свеж как… я прямо завидую тебе. Это твой слон там, снаружи? Я велю немедленно отвести его в тень — ни в коем случае нельзя оставлять слона на солнце.
Она подозвала слугу, тупого малого, который никак не мог взять в толк, что ему приказывают, и интонации ее голоса поднялись до высоты, так хорошо знакомой Стивену.
— Когда я увидела слона на дорожке, — с улыбкой продолжала она, — то подумала, что это тот самый несносный Джонстон, он то и дело заявляется ко мне с визитами. Ну, на самом деле он вовсе не несносный, — по сути, весьма интересный человек, американец. Тебе он бы понравился — ты встречал американцев? Я тоже до этого не встречала. Прекрасно воспитан, знаешь ли: болтовня это все про плевки на пол и прочая — и немыслимо богат, вдобавок. Но он утомляет, да и служит источником этих бесконечных проклятых сцен. Как ненавижу я людей, устраивающих сцены, особенно в таком климате, когда последние силы истекают из тебя вместе с потом. В такую жару все раздражает. Но Стивен, что заставило тебя приехать на слоне в этом своем нарядном мундире?
Даже человек, располагающий гораздо меньшими познаниями анатомии, чем Стивен, догадался бы, что под халатом на Диане ничего нет, и Мэтьюрин, слегка нахмурившись, посмотрел в окно: ему хотелось, чтобы его разум не был ничем затуманен.
— Слон был нужен для важности и самоуверенности. За последние недели, с того самого момента как корабль отошел от берега Суматры, я стал замечать, что на моем лице появилось выражение растущего беспокойства. Я наблюдал его, когда брился; еще следил за положением головы, шеи, плеч — самых выразительных частей тела. Время от времени я смотрел снова, и в очередной раз убеждался, что это есть выражение беспокойства, неуверенности, тревоги, даже страха. Я прогонял его, придавая себе вид веселый и решительный, но проходило несколько секунд, и все начиналось снова. Слон хорошо помогает в таких делах. Ты помнишь, при последней нашей встрече я просил тебя оказать мне честь стать моей женой?
— Помню, Стивен, — ответила Диана, залившись краской. Ему никогда раньше не приходилось видеть, как она краснеет, и он был тронут. — Конечно помню. Но почему ты не сказал этого раньше — в Дувре, скажем? Тогда, до всех этих событий, все могло бы получиться по-другому.
Она взяла со стола веер и стала нервно обмахиваться им.
— Господи, как жарко сегодня, — промолвила она, и выражение ее лица изменилось. — Зачем было столько ждать? Все будут говорить, что я пала столь низко, что тебе пришлось повести себя по дон- кихотски. И впрямь, если бы я не ценила тебя так, Мэтьюрин — а я тебя очень ценю, ты мой любимый друг — то могла бы расценить твое поведение как дерзость. Как оскорбление. Ни одна уважающая женщина не потерпит оскорблений. Я еще не настолько уронила свое достоинство… — подбородок ее задрожал, она овладела собой и продолжила, — я не настолько пала, чтобы…
Тут вопреки ее усилиям из глаз у нее брызнули слезы; она склонила голову ему на плечо, и слезы полились на его «нарядный» мундир.
— Кроме того, — между рыданиями выдавила она, — на самом деле ты не хочешь жениться на мне. Ты же сам сказал мне, давным-давно, что охотник не может полюбить лису.
— Какого черта вы делаете, сэр? — вскричал Каннинг, входя в дверь.
— А вам то что до этого, сэр? — ответил Стивен, резко поворачиваясь к нему.
— Миссис Вильерс находится под моей защитой, — заявил Каннинг. Он был бледен от ярости.
— Я не собираюсь никому давать объяснений, поцеловав женщину, за исключением разве ее мужа.
— Вот как?
— Именно, сэр. И что вы подразумеваете по словом «защита»? Вам же прекрасно известно, что миссис Каннинг шестнадцатого приплывает сюда на «Гастингсе». Что станет тогда с вашей защитой? Что вы на это скажете?
— Каннинг, это правда? — вскричала Диана.
Каннинг покраснел до корней волос.
— Вы рылись в моих бумагах, Мэтьюрин. Это ваш человек, Эткинс, рылся в моих бумагах.
Он шагнул вперед, и в ярости нанес Стивену увесистую пощечину.
Диана в один миг продвинула между мужчинами столик и стала оттаскивать Каннинга, крича: «Не обращай внимания, Стивен. Он вовсе не хотел… это все жара… он пьян… он извиняется. Немедленно покиньте дом, Каннинг. Ради чего вы затеяли эту низкую, вульгарную ссору? Вы что, конюх или трактирная прислуга? Вы смешны».
Стивен стоял, сцепив руки за спиной, лицо его было смертельно бледным за исключением алого отпечатка руки Каннинга.
Подходя к двери, Каннинг схватил стул и с силой ударил им об пол; отбросив прочь обломки, он выбежал из комнаты.
— Стивен, — молила Диана, — не обращай внимания. Не надо, не надо драться с ним. Он извинится, обязательно извинится. О, нет, не надо драться с ним, обещай мне. Он принесет извинения.
— Может и так, дорогая, — сказал Стивен. — Ему сейчас нелегко, бедняге. — Он открыл окно. — Если можно, я бы воспользовался этим путем: я не вполне доверяю твоим тиграм.
— Капитан Этередж, — произнес Стивен. — Могу я попросить вас об услуге, сэр?
— Всегда пожалуйста, — ответил Этередж, отворачиваясь от иллюминатора, через который пытался глотнуть свежего воздуха, и обращая к доктору округлое доброжелательное лицо.
— Сегодня случилось нечто, причинившее мне беспокойство. Прошу вас нанести визит мистеру Каннингу и передать, что я требую у него сатисфакции за удар.
— Удар? — вскричал Этередж, лицо которого сразу приобрело выражение крайнего участия. — Ах, дружище! И как я понимаю, извинения не возможны? Но вы сказали Каннинг? Разве он не еврей? Вы же не можете драться с евреем, доктор. Нельзя рисковать жизнью ради еврея. Давайте отправим в его нечестивое логово взвод морской пехоты, забьем ему в глотку кусок бекона и покончим с этим.
— Мы по-разному смотрим на вещи, — сказал Стивен. — Я испытываю особенное благоговение перед нашей небесной госпожой, а она была еврейкой, и мне думается неправильно будет ставить мою расу выше ее. Кроме того, я уважаю этого человека, и готов драться с ним так охотно как ни с кем другим на свете.
