подчеркнула написанное. За последнее время она насмотрелась на мертворожденных или имеющих дефекты развития малышей. Она приписала: «Спросить Протеру». Потом добавила рядом большими буквами:
«ПРОВЕСТИ БОЛЬШУЮ ЧАСТЬ БЕРЕМЕННОСТИ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ. РОДИТЬ НА ПЕРЕКРЕСТКЕ».
Бидж надолго задумалась, прикидывая, как пройдет ее беременность в мире, где она не может прекратить свою работу. Она нарисовала на полях фигуру Стефана, потом рядом еще одну фигурку — тоже фавна, только маленького, добавив длинные ресницы и ленту в курчавых волосах. Отвлекшись от своих забот, Бидж улыбнулась и попыталась придать рисунку сходство со своими детскими фотографиями.
Потом стиснула ручку и написала последний и самый важный вопрос:
«Наследственность?»
С тех пор, как она узнала, что является носительницей гена хореи Хантингтона, Бидж твердо решила не иметь детей Перекресток вкупе с теми изменениями в ее организме, которые начались, когда она стала создательницей Странных Путей, давал ей уверенность, что болезнь у нее самой никогда не разовьется. Однако, насколько ей было известно, для ее ребенка все еще существовала пятидесятипроцентная вероятность получить ген хореи Хантингтона.
Можно было написать о многом: спросить Протеру; поговорить с врачом, может быть, с Люсиллой Бодрэ; сделать пункцию плодного пузыря и генетическое тестирование; постараться выяснить, показательно ли генетическое тестирование для ребенка, который наполовину фавн…
Вместо этого Бидж, оставив бумагу на столе, вышла из дому. Она сидела на солнце у ручья и прихлебывала чай, глядя на поля и стараясь ни о чем не думать.
Глава 12
Nледующие два месяца на Перекрестке были изумительными и ужасными: изумительными потому, что каждый день был ясным и тихим, отличавшимся какой-то фантастической красотой; ужасными из-за того, что с телом Бидж происходило что-то чудовищное и неизбежное.
Ее живот стал заметен через неделю; через две она стала неповоротливой. На нее быстро навалились все проблемы, связанные с беременностью: частые позывы мочевого пузыря, боли в спине, неловкость в обычных ее занятиях. Если у нее резко менялось настроение, она теперь этого не замечала; однако мимо ее внимания не прошло то обстоятельство, что Кружка и Фиона и даже Диведд в ее присутствии стали особенно осторожны. Это ее раздражало.
Бидж давно привыкла к тому, что тело ее подводит. За последние несколько лет она привыкла спотыкаться, ронять вещи, — привыкла ко всем проявлениям хореи Хантингтона и своему молчаливому страху, что эти симптомы будут неизбежно прогрессировать. Но она совершенно не была готова к новой и странной неуклюжести, к переменам в своем теле, которые совершались с такой поразительной быстротой.
Однако независимо от всего этого каждый день на Перекрестке начинался для нее одинаково, что нисколько не тревожило Бидж: повторение переносится легко, когда повторяется нечто замечательное. Где-то над ее головой раздавалось пение Роланда и Оливера. То это была какая-нибудь малоизвестная застольная песня, то баскский гимн, посвященный архангелу Гавриилу и деве Марии, то средневековый походный марш; а однажды она услышала странную мелодию, которую никак не могла вспомнить, как только последняя нота затихла, — Бидж подозревала, что она неземного происхождения.
Как только она выходила из дому, эти двое кидались к ней, устремляясь вниз с растопыренными когтями, резко тормозили в нескольких футах и превращали хищную атаку в поклон. Потом они произносили, иногда порознь, иногда хором:
— Доброе утро, госпожа.
Бидж часто хотелось взъерошить им перья, но она чувствовала, что это было бы неуместно. Вместо этого она улыбалась и кивала.
— Рада вас видеть.
Это им необыкновенно нравилось.
После этого начинались простые и обычные дела. Бидж в общих чертах описывала предстоящую работу. Большую часть книг, которые предстояло прочесть грифонам, сама Бидж не читала (вроде «Дон Кихота» или «Илиады»), но Лори предусмотрительно прислала справочные издания с кратким изложением изучаемых произведений. Иногда Бидж чувствовала себя мошенницей, хотя и не признавалась в этом вслух.
Роланд и Оливер располагались рядом, поглощая книги со всей возможной быстротой; их зоркие глаза хищников прочитывали страницу одним взглядом. Потом, кивнув друг другу, они менялись книгами.
Бидж приходилось бороться с искушением заговорить, пока они читали; чтобы отвлечься, она смотрела на холмы. В это время года они светились яркой желтизной: цвел кустарник, который, как узнала Бидж, назывался утесником; покрытые желтыми пятнами холмы и плывущие по небу облака образовывали великолепное сочетание. Бидж занималась собственными делами, но часто отвлекалась и любовалась окрестностями.
Движения молодых грифонов напомнили Бидж, как много лет назад она видела подросших птенцов голубой сойки, клевавших что-то из собачьей миски за деревенским домом: они были такие же целеустремленные, энергичные, полные невинной самоуверенности.
После того, как чтение заканчивалось, начинались споры. В этих дискуссиях Роланд всегда особенно отстаивал значение благородного происхождения, а Оливер — преданности и отваги. Бидж понадобилось несколько недель, чтобы понять: каждый из них больше всего озабочен теми качествами, которыми, как ему казалось, он не обладает.
Бидж слушала их, лишь изредка вмешиваясь. Ее всегда удивляло, как ей каждый раз удается найти что сказать им, чтобы исправить их заблуждения. Может быть, все-таки в том, чтобы быть человеком, и вправду было нечто особенное.
Один раз она просто не могла не вмешаться. В тот день юные грифоны прочли «Гавейн и Зеленый Рыцарь»note 10, книгу, которую Бидж с трудом осилила, изучая английскую литературу на первом курсе университета. Она слушала, как грифоны высмеивали Гавейна за данное им хозяину замка обещание и клятву женщине в том, что будет почитать ее, поскольку эти два обещания оказались противоречащими друг другу.
Роланд увлеченно объяснял:
— Суть всей легенды в том, что Гавейн подчиняется одновременно двум законам: рыцарства и галантной любви. Долг чести связывает его с хозяином замка, но одновременно долг галантности — с женой того; когда эти два закона пришли в противоречие, Гавейн принял неверное решение. — Роланд задумался, и прозрачная пленка частично затянула его золотые глаза. Наконец он решительно заявил: — Суть в том, что он дал неправомерное обещание.
Бидж знала, что ответить на это: преподаватель литературы в свое время озадачил этим всю их группу.
— Конечно. Только какое из двух обещаний? Но у Роланда на это был готов ответ:
— Второе. Какое бы ни было второе обещание, раз оно могло привести к конфликту — оно было неправильным. Следует избегать слишком многих обещаний.
Оливер быстро закивал:
— Такой молодой и уже такой мудрый! Роланд искоса бросил на него взгляд, уловил сарказм и изо всех сил ударил его крылом. Раскрытая книга отлетела в сторону. Оливер пошатнулся, но удержался на ногах. Подняв оба крыла, взъерошив перья, открыв клюв и хлестая себя по бокам хвостом, он поинтересовался:
— Это был вызов?
— Конечно.
Грифоны взвились в воздух, забыв об уроке. Бидж вздохнула, думая о том, как бы лучше поддерживать дисциплину, потом просто легла на траву и стала наблюдать за ними.
Их сражение было прекрасным, хотя и не грациозным. Оба старались занять такую позицию, чтобы можно было напасть на противника сверху; тот, кто оказывался внизу, хватал нападающего, чтобы сбить и самому оказаться в выигрышной позиции. Поэтому по большей части они просто боролись в воздухе, отчаянно хлопая крыльями, чтобы не упасть на землю и, если удастся, набрать высоту. Все это напоминало
