Протянув руку, я шагнул в комнату, чтобы поздороваться с ней.
— Взять его! — закричала Маргарет.
С веранды, из-за ширм, из двери за спиной Лили выбежали какие-то головорезы. Двое схватили меня, другие приставили к голове дубинки, еще один держал топор. Я мог бы раскидать их, но тут в комнату ворвался Грегори Уинтерборн — человек, внушивший мне, что я тоже могу быть человеком. Заслонив жену и дочь, он направил на меня пистолет, целясь в сердце.
— Ну как? — ликовала Лили. — Я же говорила, что он придет по первому моему зову!
— Вы были гостем в моем доме! — Уинтерборн принялся столь яростно размахивать оружием, что люди, державшие меня, вздрогнули. — Я доверял вам!
— А вы говорили со мной как с равным. За это я вам глубоко благодарен.
— Как с равным? Да ты же чудовище!
— Мы это уже обсудили. Я такой, каким меня видят другие.
— Ты
— Лили, что это значит? — спросил я. Быть может, хотя бы она хладнокровно объяснит то, чего не в силах спокойно высказать ее взбешенный отец?
— Не смей обращаться к моей дочери! — Уинтерборн вошел в раж: крича, он брызгал слюной, язык его не поспевал за словами. Отец Лили вновь ткнул в меня пистолетом: — Я был добр с тобой!
— Разве я не отвечал вам тем же?
Добр? Потому что не убил его? Меня бросило в краску. Я вспомнил Бидди Джозефс: она говорила на человеческом языке, а я — нет. Но я все же сказал:
— Сэр, я люблю вашу дочь.
Он кинулся на меня, но мужчины удержали его. Один произнес:
— Оставьте его шерифу, сэр.
— Шерифу? В чем я виновен?
— В убийстве.
— Как минимум! — Уинтерборн наставил на меня дуло пистолета.
Убийство? Бидди Джозефс тоже о нем говорила.
— Я никого не трогал.
Тут заговорил другой из тех, что держал меня:
— Ты зверски избил помощника конюха, мы узнали его только по родимому пятну. Нашла его мисс Уинтерборн — так ведь, мисс? Ужасное зрелище.
— Не надо было уводить собак, — тихо сказала Лили. —
В ту ночь мы с Лили слышали звуки — слабые, но назойливые, словно ветки кустарника терлись друг о друга. Она сказала, что там кто-то есть, но я не поверил. Неужели она слышала убийцу? Следовала за ним по пятам? Похоже, смерть обступила ее со всех сторон. Хотя…
— Меня не было в конюшне. Я был с вами.
— Нет! — крикнула она и чуть не упала в обморок. — Не было тебя со мной!
Маргарет увела дочь. Мужчины окружили меня.
Уинтерборн смотрел с такой укоризной, что я покраснел от стыда. Как он мог поверить, что я способен на убийство? Мои губы задергались в истерическом смехе.
— Он даже не защищается! — поразился Уинтерборн.
— Невинный не нуждается в защите. — Я выпрямился и процитировал: — «Осознавая собственную цель, подобный человек не снисходит до проявления праведного гнева, бурлящего в его душе».
И в наступившей тишине добавил:
— Альфьери, «Свободный человек».
Уинтерборн ударил меня рукояткой пистолета по лицу.
Его оттащили.
— Сэр, не марайте руки, — сказал один. — Оставайтесь здесь, а мы доставим его к шерифу. Но если хотите, сэр… в город можно и не ехать.
Уинтерборн так ненавидел меня, что колебался с решением.
— Нет! — выкрикнул я.
На шею и плечи мне посыпались тумаки. От удара дубинкой под колени я рухнул на пол, как подкошенный. Пока человек с топором стоял наготове, Уинтерборн снова ударил меня пистолетом.
Я все время сдерживался, уверенный, что мне позволят объясниться. Но, ослепнув от собственной крови, я вырвался и схватил топор. Совершая последний человечный поступок, я сорвал лезвие с рукоятки и отшвырнул в сторону, иначе я бы начал кидаться с топором на всех подряд.
Двое из людей Уинтерборна пытались заслонить его от меня. Остальные нападали с таким остервенением, словно я был вредоносным животным, подлежащим уничтожению. Но их удары не усмиряли, а, наоборот, бесили меня. Я бил ногами по голеням, коленям, бедрам; лупил кулаками по ребрам и челюстям. Кости трещали, будто кастаньеты, мне хотелось танцевать под их аккомпанемент. Заметив, что Уинтерборн высвободился, я разбросал нападавших на меня, как мальчуган оловянных солдатиков. Я ринулся вперед. Уинтерборн прицелился и выстрелил. Пуля просверлила висок, обжигая болью.
В глазах потемнело.
— Быстрей, пока он не очухался!
Сзади послышался свист. Отступив в темноту, я развернулся и отбил занесенную надо мной дубинку, а затем, словно бык, прорвал оцепление. Кто-то запер стеклянные двери на веранду. Презрительно усмехнувшись, я закрыл ладонью лицо, пробил стекло и приземлился на каменные плиты. Кровь хлестала из виска и лба, а теперь еще и из ладоней, пораненных осколками.
Едва я встал на ноги, Уинтерборн крикнул:
— Фас!
Первая собака прыгнула на меня сбоку и повалила навзничь. Она вгрызалась в мои раны и впивалась клыками мне в горло. Я схватил ее за голову, сжал ребра коленями и свернул ей шею. Собака тяжело опустилась мне на грудь. Не успел я подняться, как примчались другие. Я размахивал обмякшей тушей, ухватив ее за лапы, и колотил прочих псов, упорно кидавшихся на меня. Мертвая голова била по живым, собачья кровь мешалась с моей. Вскоре животные съежились от страха и заскулили: эта тварь лишь с виду казалась человеком. Отшвырнув дохлую тушу, я вселил в них ужас — многолетняя дрессировка пошла насмарку.
Я истекал кровью, шатался и вздрагивал от боли. Нужно было найти укрытие, пока я еще что-то соображал. От пещеры больше не было никакого толку. Меня бы очень быстро выследили и загнали в угол. На подгибающихся ногах я добрался до леса и стал переходить вброд ручьи и речушки, заметая следы и смывая с себя кровь. Я еле ковылял. Перебираясь через широкий поток, я оступился, потерял равновесие и упал. Барахтаясь в ледяной воде, я привлек внимание всадника и приготовился к выстрелу.
— Помощь нужна?
Минутная заминка. Я кивнул, пытаясь вспомнить, где слышал этот голос раньше.
— Выходи из воды. Или так набрался, что на ногах не держишься?
Преподобный отец Грэм.
— Нет, я не пьян. На меня напали.
Я наполовину встал. Грэм со свистом выдохнул.
— Ты?! — Лошадь встала на дыбы, словно тоже изумилась. — Ты же убил мальчика!
Голова раскалывалась, в глазах темнело, я еле стоял. Вдали залаяла собака. Я решил воззвать к его религиозным чувствам.
— Меня оклеветали, как и вашего Христа.
— Не богохульствуй.
— Даже не думал.
