– Что ты так поздно? – спросил он, глядя на часы.
– Да вот, зашел…
– Господи, цветы, а мне и в голову не пришло.
– Как поживаешь, братец?
– Да ничего. Вы разминулись с Энджи, она только что была здесь с девочками. Гватемала – это где?
В этом весь Хоган. Любые дела только отвлекают его от мыслей о чем-то еще более срочном.
– Вроде бы в Центральной Америке.
– Ей пришла в голову идиотская идея поехать туда с миссионерами.
– Да ну?
– Я даже не знаю испанского! И на работе без меня все зависнет.
– А детей куда?
Он застыл как громом пораженный.
– Я и забыл совсем. Ну конечно!
– Может, это просто игра? – задумчиво предположил я. Никогда не могу удержаться, чтобы его не поддеть.
– Ты думаешь? – оживился он. – Типа кризиса среднего возраста? Я читал о таких вещах в дайджесте.
Хоган мнит себя тонким знатоком психологии, но по всем вопросам, касающимся особой породы, именуемой «женщины», он всегда советуется со мной, хотя, впрочем, никогда не следует моим рекомендациям.
– Запросто.
– Надеюсь, что так. Терпеть не могу испанский.
– А как
Брат покачал головой.
– Совсем плохо, Джонни. Приготовься к худшему.
– Она не в коме?
– Нет, но желтая как лимон. Разлитие желчи. Боже мой, ее как будто намазали маслом.
– Главное, как-то все вдруг…
– Врачи говорят, что она уже несколько месяцев была серьезно больна. И как всегда, никому ни слова. До последнего заправляла в своем совете прихожан. – Наклонившись, он шепнул мне на ухо, будто нас мог кто-нибудь подслушать: – Уже затронут позвоночник, осталось совсем недолго. О тебе спрашивала… – Он опустил глаза и добавил, явно делая над собой усилие: – Слушай, ты только не подумай, что я… Ты не хочешь извиниться?
– За что?
– Ну… ты знаешь. Вообще.
– Нет, – отрезал я. У католиков какой-то пунктик насчет прощения. Мне это всегда казалось делом второстепенным. Слишком много мне приходилось видеть избитых жен, брошенных детей и всевозможных невротиков, которые только счастливы простить своих обидчиков, особенно если по-прежнему их любят. Но это слишком просто. Настоящее понимание и излечение стоит дорого, и для него необходимо вновь пройти через всю боль прошлого.
Хоган замахал руками, словно я его не понял.
– Да нет, не всерьез. Ну… просто чтобы поддержать ее немножко. Поплакать там и все такое.
– Поплакать?
– Послушай, в конце концов, что важнее – твоя гордость или ее настроение? Конечно, это не мое дело, и Энджи тоже сказала мне не лезть, но… ты же сам понимаешь – это как последнее вбрасывание…
– Хоган, не надо спортивных аналогий.
– Я тебя не осуждаю, пойми! История с университетом была сто лет назад.
– Да при чем здесь…
– Я просто прошу тебя подумать! Черт побери, это ведь может помочь ей… О! – вдруг обернулся он. – Это, должно быть, Нэнси?
Я посмотрел в ту сторону и вздрогнул. Это была Лора. Она шла к нам по коридору в открытом бирюзовом платье, приветливо улыбаясь.
– Нэнси? – удивленно переспросила она. Хоган взглянул на меня и смущенно добавил:
– Ну да… Нэнси – твой… э… юрист.
– Хоган, это Лора, – сказал я и запнулся, чуть было не добавив «моя пациентка», потом «моя знакомая», потом «мы работаем вместе». В конце концов я просто промолчал.
Лора с Хоганом обменялись рукопожатием. Его мнение обо мне как об охотнике до «синих чулков», похоже, рассыпалось в прах. Казалось, он сейчас хлопнет меня по плечу.
Брат ушел, чтобы раздобыть вазу для цветов, а я повел Лору в пустую приемную по соседству. Помню, я тогда подумал, что впервые за месяцы знакомства моя пациентка выглядит «настоящей». Цвет ее платья удивительно сочетался с сиянием зеленых глаз. От нее пахло сливочным мороженым. Она смотрела на меня с деловым видом, без всякого смущения, словно имела законное право здесь находиться. Живая, ослепительно красивая, полная достоинства.
И все это меня донельзя раздражало.
– Лора, что ты здесь делаешь?
– Я пришла, как только узнала, – сказала она озабоченно.
– Узнала? Как ты могла узнать?
– Не важно. Как дела?
– Важно, – нахмурился я. Моя секретарша не имела привычки болтать. Кто же тогда?
Лора вздохнула.
– Я пришла на прием к своему врачу, а когда проходила через приемный покой, услышала, как кто-то спрашивает номер палаты Розы Доннелли.
– Но почему ты решила, что речь идет о моей матери? Она сложила на груди руки и покачала головой, словно объясняла непонятливому ребенку.
– Ничего я не решила – просто увидела тебя.
Врет, понял я, тут же удивившись собственному удивлению. Разве не врала она во время всех наших встреч, сознательно или подсознательно? Отчего же теперь я так поражен своим открытием? Неужели стал и в самом деле доверять ей?
– Наверное, это была моя невестка, – предположил я, больше чтобы успокоить себя. И снова реакция Лоры заставила меня насторожиться – слишком уж она была естественна.
– Не знаю, – ответила она немного раздраженно. – Я ее не видела.
– Хорошо, Лора, – вздохнул я. – Спасибо тебе за сочувствие. Встретимся завтра как обычно.
На ее лице отразилось удивление.
– Ты не хочешь, чтобы я осталась?
Она была из тех, кого все время хочется называть по имени.
– Лора… Я сам еще к ней не заходил. Мы сможем поговорить завтра… – Ее лицо напряженно застыло. – Лора, в чем дело?
Она посмотрела мне прямо в глаза.
– Я могу помочь.
– Лора… – начал я снова и осекся, вдруг осознав смысл ее слов. – Помочь? Каким образом?
– Боль… Я знаю один способ, но он непростой.
– Не думаю, что это было бы п-п-правильно… – От удивления я начал заикаться. – То есть я хочу сказать, все и так достаточно непросто… Черт побери, зачем ты вообще сюда пришла? – выпалил я наконец то, что вертелось на языке, плюнув на правила общения врача с пациентом.
Лора с улыбкой покачала головой, словно ответ был понятен даже ребенку:
– Потому что я люблю тебя.
Ошарашенный, я не нашел, что сказать. Боже мой…
