выразительные только в фас, выразительность которых исчезает в ту же секунду, как только голова куклы поворачивается хотя бы на сантиметр.
Так называемые верховые куклы, которыми играли народные петрушечники, представляли собой определенные анатомические стандарты, причем анатомия была самая простая: пустой халатик, который надевается на руку, деревянная головка, в которую входит указательный палец, и деревянные коротенькие ручки, пришитые к рукавам халатика и управляемые большим и средним пальцами руки.
Иногда снизу к этому халатику пришивались две болтающиеся безжизненные ноги, никак не управляемые; чаще всего ноги были только у самого Петрушки. Единственное, что мог сделать кукловод с этими ногами, это одним взмахом перекинуть их через ширму, и тогда казалось, что Петрушка сидит.
Ничего дурного про этих кукол я сказать не хочу, наоборот, я очень люблю этих кукол, но если бы только этой кукольной анатомией советские театры кукол пользовались до сих пор, то они не смогли бы сыграть и половины тех спектаклей, которые сейчас играют.
И первыми, кто смело и по-новому подошел к анатомии театральной куклы, были опять-таки Ефимовы.
Не для трюков и фокусов стали менять Ефимовы эту анатомию в каждой рождаемой ими кукле. Они создавали новые конструкции и новые анатомии кукол в зависимости от тематической характеристики образа и тех физических задач, которые данному персонажу предстояло выполнить в спектакле.
Тот, кто видел басню «Волк и Журавль» в театре Ефимовых, и особенно тот, кто знал до этого обычных «петрушек» или «марионеток», никогда не забудет своего первого впечатления.
Огромный волк с щелкающей пастью, в которую вставлена вся рука кукловода, благодаря чему голова волка приобретала удивительную подвижность и выразительность чисто волчьего движения.
Длинный, худой журавль, в теле которого совсем нет руки кукловода. Рука эта оживляет его, двигая только журавлиную ногу. Да еще изгибается худая длинная шея.
Если к этому прибавить, что у волка мундир статского советника, а у журавля коротенький чиновничий сюртучок, – станет ясно, с какой тщательностью искали Ефимовы и внешнюю характеристику и ту анатомию, которая позволяла определить характер поведения.
Ефимовы – создатели особой функциональной анатомии куклы.
Сейчас, когда мы в Государственном центральном театре кукол ставим спектакль, работа над функциональной анатомией является само собой разумеющейся. Не только для каждого героя мы часто изобретаем новую анатомию в зависимости от его внутренней и внешней характеристики, но часто для одного и того же героя делаем несколько кукол-дублеров. И возникает эта необходимость от тех физических действий, которые этот герой должен в разных случаях совершать.
Для нас это естественно и закономерно, но тем более велика заслуга тех, кто первыми вступили на путь создания функциональной анатомии куклы, то есть заслуга Ефимовых.
И наконец, я обязан вернуться к постановке Ефимовых, которую они называли «Леди Макбет». Практически этот спектакль почти не шел. Детям они, естественно, его не показывали, а широкому взрослому зрителю шекспировский «Макбет» в исполнении кукол, фрагментарный, с маловыразительным чтением текста, был либо непонятен, либо не очень интересен.
Казалось бы, раз спектакль этот почти не шел и остался в памяти очень немногих, случайно его видевших, он не должен был бы оказать какого бы то ни было влияния. А в то же время, пожалуй, ничто из сделанного Ефимовыми не повлияло в такой степени на работу советских кукольных театров, как куклы «Леди Макбет», причем влияние это сказалось не сразу, не в тот же год, а много позже.
В спектакле «Леди Макбет» в поисках выразительности куклы – причем выразительности пафосно- трагедийной – Ефимовы первые в нашей стране применили так называемое тростевое управление, сделав кукол, руки которых приводятся в движение с помощью тростей, прикрепленных к локтю или запястью кукольной руки.
Тело куклы сразу приобрело стройность. Движения рук – широту. Движения всего тела куклы – новую выразительность и в динамике и в статике. Сами Ефимовы ссылались на то, что похожие куклы существуют на острове Ява. Фактически это не так. Ефимовские куклы – изобретение вполне самостоятельное, потому что яванские куклы никогда не обладали такой выразительностью движений тела.
В течение ряда лет эта новая анатомия куклы не находила себе применения в других кукольных театрах. Затем тростевых кукол использовал в своих спектаклях воронежский театр, руководимый очень интересным режиссером Беззубцевым.
А в сороковом году наш театр целиком на тростевых куклах поставил большой двухактный спектакль «Волшебная лампа Аладина».
По своему техническому устройству эти куклы очень отличаются как от беззубцевских, так и от ефимовских. Но свою анатомическую родословную они все-таки ведут от «Леди Макбет».
Спектакль «Волшебная лампа Аладина» был для нас, работников Государственного центрального театра кукол, большим творческим событием. Он открыл целую репертуарную дорогу, расширив жанровые возможности не только нашего театра.
После «Волшебной лампы Аладина» тростевые куклы пошли в наступление. Они распространились не только по кукольным театрам Советского Союза, но и пересекли его границу.
Почти все спектакли для взрослых, поставленные нами после сорокового года, играют тростевые куклы.
В дальнейшем мы внесли столько изменений и усовершенствований, что в наших куклах уже нельзя узнать ни беззубцевских, ни ефимовских, и об этих новых, найденных нашими художниками и конструкторами театральных кукольных «анатомиях» я буду писать в специальной главе этой книги. Но никто из нас, советских кукольников, не имеет права забывать, что работа над функциональной анатомией впервые начата Ефимовыми и Ефимовыми же сделана первая тростевая кукла, родоначальница целой семьи кукол, позволившей играть те пьесы, которые сейчас играются и в нашей стране и во многих странах мира.
Глава третья
По дороге к премьере
Как я уже говорил, деятели советского театра кукол периода его становления – режиссеры, художники, актеры – не были, да и не могли быть профессионалами. Но наиболее непрофессиональными оказались авторы, драматурги.
Два пути, ведущие в никуда
Даже и сейчас, когда становление советского театра кукол завершилось и он вступил в период расширения жанровых границ и средств выразительности, нам, режиссерам кукольных театров, часто приходится иметь дело с драматургами (в том числе и литературно профессиональными), не знающими основных свойств и законов театра кукол и предлагающими пьесы, до удивительности неверные и неточные по своим видовым и жанровым признакам.
Среди этих пьес можно обнаружить два одинаково ошибочных направления.
Первое – это когда автор, пишущий кукольную пьесу, фактически видит перед своими глазами не кукол, а живых людей, то есть видит так, как если бы эта пьеса исполнялась в обычном драматическом театре. Причем это относится не только к поступкам и физическому поведению героев, но и к пространству, в котором эти герои действуют.
Режиссер, получивший такую пьесу, легко обнаруживает это видение автора даже в ремарках. Положим, автор написал: «Большая комната. Прямо – окно. Налево – печка. Направо – дверь, ведущая на балкон. На полу – мягкий ковер». По существу, пьесу можно дальше не читать. Совершенно ясно, что автор не только не знает кукольного театра, но, вероятно, даже никогда его и не видел. В спектакле, в котором актеры играют куклами на руках, нельзя изобразить комнату, устланную ковром, потому что ковер этот не на что положить – нет пола.
Ну что ж! Может быть, стоит только вычеркнуть эту ремарку, и все станет верным? В конце концов, ковер для пьесы не столь необходимая деталь. Но дело не в ковре. Дело в том, что автор, работая над пьесой, ни разу себе не представил ее в исполнении кукол, и в этом случае куклы могут отказаться ее играть.
Вы непременно в такой пьесе почти в каждой ремарке натолкнетесь на неизобразимое. А если и изобразимое, то изображение это приобретет такой смысл, на который вовсе не рассчитывал автор. Вы прочтете на какой-нибудь странице: «Петр Петрович нахмурился». Сделать куклу, у которой двигались бы
