дали, и я остаюсь на
Некоторые гипотезы, высказанные и обоснованные Обручевым, на протяжении многих десятков лет вызывали (и вызывают) оживленные дискуссии — в частности, гипотеза о происхождении лесса.
Читатель уже знает — в настоящее время насчитывается чуть ли не семь десятков лессовых гипотез.
Владимир Афанасьевич считал, что нужно четко разделять первичные и вторичные лессообразующие факторы. И на склоне лет он по-прежнему энергично и страстно защищал свою эоловую гипотезу:
«Неужели Вы, видевший большие площади Внутренней Азии, также все еще сомневаетесь в правильности эоловой теории (она уже вполне заслужила термин — теория) и считаете ее только одним из возможных объяснений генезиса этой пылевой почвы? Сколько же десятилетий полевых работ геологов нужно еще ждать, чтобы географы признали эоловую теорию единственно правильной, вполне объясняющей генезис лесса. Ведь прошло уже 56 лет с тех пор, как Тутковский (П. А. Тутковский — геолог, палеогеограф, академик АН Украинской ССР. — А. Ш.) вполне правильно выяснил пылевой генезис украинского лесса в связи с ледниковым периодом! Сколько лет географы и почвоведы, мудрствуя лукаво, будут сомневаться в правильности эоловой теории, замалчивать ее или стараться находить еще какое- нибудь выдуманное объяснение, как «облессование»…
Я полагаю, что географам уже пора признать полную правильность эоловой теории, которая на основании уже многочисленных точных наблюдений в многочисленных местностях установила пылевой генезис неслоистого лесса и естественный переход его, при переносе водой, в лессовидные суглинки разного качества.
Сейчас заканчивается съемка кинофильма в Туркмении, и Вы осенью увидите на экранах Москвы разновидности лессовых толщ из Средней Азии и их связь с песчаными пустынями, доставляющими эту пыль на окаймляющие степи. И неужели, глядя на эти картины больших толщ пылевидных и водно-пылевых почв, Вы все еще будете сомневаться в точности эоловой теории и искать другие объяснения их генезиса?
Это письмо, датированное 6 июня 1955 года, адресовано Эдуарду Макаровичу Мурзаеву — доктору географических наук, известному исследователю Центральной и Средней Азии. Сам Эдуард Макарович считает себя учеником Владимира Афанасьевича, они всегда оставались в добрых, дружеских отношениях.
Заметьте, сколь непреклонен Обручев в своем письме, и в то же время сколь сердечен. Замечательный пример высокой этики научной дискуссии!
Когда пришла к Владимиру Афанасьевичу литературная известность (наверное, можно сказать, литературная слава), хлынули потоком письма читателей — сотни, тысячи.
«Плутония», «Земля Санникова» в равной степени увлекали и детей и взрослых.
«Глубокоуважаемый Владимир Афанасьевич! — писал из Перми профессор Г. А. Максимович. — На днях купил несколько книг и в том числе Ваш роман «Земля Санникова». Книга пролежала у меня несколько дней. Вчера, закончив последний курс в этом полугодии, я открыл ее. Открыл и положил ее в 4 утра, закончив чтение. Несмотря на наличие многих дел, которые были намечены на вечер, я все забыл, так был увлечен.
Увлекательнейшая книга получилась у Вас, Владимир Афанасьевич! Литература должна пожалеть, что Вы не писатель.
Не будь я геологом, я бы тоже пожалел. Однако сознание важности Вашей роли в создании нашей отечественной геологии заставляет меня только поздравить Вас с блестящим успехом на новом поприще научно-фантастической литературы.
Извините, что побеспокоил Вас своим письмом, но оно получилось невольно, утром под впечатлением прочитанной книги».
Еще одно из «взрослых» писем хочется процитировать потому, что высказанную в нем идею и сейчас еще не поздно осуществить:
«Уважаемый т. Обручев.
Недавно я с Вашей экспедицией совершил путешествие в Плутонию. Меня оно очень увлекло, но было досадно, что в действительности не придется совершить подобного путешествия, и поэтому мне захотелось Плутонию вытащить на свет божий.
Почему бы не просить Моссовет помочь в этом деле?
Примерно в Химках создать громадный парк с бассейнами, пещерами, гейзерами, громадными пластами древнейших пород, которые свойственны Вашей Плутонии, и заселить этот древний парк обитателями давно минувших тысячелетий — из бетона, из мрамора. Пусть они разевают из разных углов этого парка страшные пасти. Пусть этот мрамор извивается в предсмертных судорогах неравной борьбы, и пусть у человека мурашки ползут по коже.
Я обращаюсь к Вам, как к главному виновнику этой идеи и как к человеку, имя которого будет авторитетно в Моссовете. Создав бригаду из скульпторов, геологов, архитекторов, декораторов и т. д., через 5 лет Ваша Плутония начнет жить на поверхности земли. Насколько я знаю, такого зоопарка нет на земном шаре. Я буду рад, если Вы мне скажете Ваше мнение по данному вопросу.
Уважающий Вас — подпись.
Мой адрес: Москва, Арбат, Сивцев-Вражек пер., д. 30, кв. 3. Баянову И. Р.»…
Большинство писем было, конечно, от молодежи. Сотни из них и до сих пор хранятся в архиве Обручева — тридцатые годы, сороковые, пятидесятые. Можно было бы даже провести небольшое социологическое обследование — как за два десятка лет изменились читатели.
Кажется, в тридцатых годах интерес к книге был более живым, более активным. Хорошая книга становилась руководством к действию, и можно смело утверждать, что «Плутония», «Земля Санникова» определили судьбу многих юных читателей.
«Дорогой дедушка Обручев, шлю вам большой привет, прямо громадный.
Я читал ваши книги «Плутония» и «Земля Санникова», они мне очень понравились. Прочтя «Плутонию», я заинтересовался доисторическими временами. Меня интересует быт людей, которые тогда жили, животные, какие тогда были, как произошла Земля, какое первое существо было на земле, какие ящеры были хищными, какие травоядными, что есть внутри земли и почему в шахте чем ниже, тем жарче. Вот и все, что меня интересует. Пожалуйста, ответ пришлите, и можно ли мне с вами будет переписываться?
С пионерским приветом.
«Владимир Афанасьевич!
Мы прочитали роман «Земля Санникова», а вскоре после этого в «Ленинских искрах» появилась статья об этой же земле. Наш класс разделился на две группы. Одни стоят за то, что Земля Санникова существует, а другие за то, что она не существует. Мы решили устроить диспут, на котором попробуем
