— Я ж по-товарищески, а ты сразу приказом по башке, — с обидой проговорил Иван.
— Если по-товарищески, то я тебе вот что скажу, парень, — спокойно возразил Сапронов. — Разбаловался ты в комендантском взводе... На баяне пилишь, боровичку пьешь... Вроде бы ничего такого плохого и не делаешь, а все у тебя чудно как-то получается... Других подбиваешь насупротив идти....
— Ты болтай, да меру знай, — огрызнулся Иван. — Знаем мы таких идейных...
К спорящим подошел партизан в словацкой армейской форме и офицерской морской фуражке. Это был моряк Дунайской чехословацкой военной флотилии Юзеф Ямришко. Прислушавшись к разговору, словак обратился к Ивану:
— Тавай, товарищ, ататим поровичка токтор, на лечений...
— Верно... Сдать боровичку доктору для лечебных целей, — поддержали моряка партизаны. — Для раненых пригодится... Сдать...
Иван нахмурился, желваки заиграли под смуглой кожей, зло сверкнули карие прищуренные глаза:
— А ты, водоплавающий, тоже только молочко употребляешь? Докторов не жалей, они больше нашего хлещут...
— Кончай свою пропаганду, — обозлился Сапронов. — Хитрый ты человек... Попервах я думал, что с придурью ты, ан нет...
— Что за шум? — подошел командир группы Василий Хомутовский.
— Да вот, размышляем... как правильнее употребить боровичку, — натянуто улыбнулся Иван.
— Доктору сдать! — выкрикнул кто-то.
— Считай, что решили, — твердо сказал Хомутовский. — Сдать доктору! Морозов нет и в дорогу ее брать ни к чему... А теперь, хлопцы, по коням...
Девять партизан вскинули на плечи вещмешки, поправили оружие. Группа Василия Хомутовского уходила последней. Уже отправились на задание вместе со своими людьми комиссар Григорьев, капитаны Светлов и Олевский. Несколько минут назад покинули лагерь еще две группы. Среди деревьев можно было различить человеческие фигуры, постепенно исчезающие в осенних сумерках.
Хомутовского провожали Морской и Бобров. Крепко пожимая на прощание руку другу, командир вполголоса сказал:
— Ну, бывай, чудак человек! Помни про дозоры, выдвигай их впереди и по флангам, минеров в дозор не назначай, автоматчика держи метрах в пятидесяти позади группы.
— Помню, помню, Михаил... Только рвать буду все равно на выбор, чтоб без промаху. А так ведь и порожняк можно по ошибке кувырнуть...
— Ладно, Васек, веди группу. — И Морской легко толкнул Хомутовского от себя.
...На первом же привале Василий подробно рассказал партизанам о задании, предупредил о необходимости повышенной бдительности. Вытащив карту, он вместе с Юзефом Ямришко, проводником группы, обсудил, как лучше подойти к назначенному пункту.
Двигались осторожно. Если дозоры сообщали о близости противника, приходилось подолгу отсиживаться в кустах. Чаще всего это случалось возле шоссейных и больших проселочных дорог. Мимо проносились машины с солдатами, грохоча гусеницами, проползали танки или тягачи с пушками, а партизаны лежали, затаив дыхание, и ожидали сигнала дозорных, чтобы перебежать дорогу.
Наступила ночь. Безмолвная, сонная тишина леса окружала людей. Потрескивал под ногами хворост. Поскрипывали вершины деревьев. Мохнатые влажные лапы елей хватали партизан за одежду, словно старались удержать, не пустить дальше. Вокруг чернели корявые пни и корневища бурелома, похожие на скрюченные неведомые страшилища. Вдали что-то ухало и стонало, иногда прямо из-под ног людей с шумом взлетали ночные птицы, вскакивал испуганный заяц...
Тяжелые подъемы, изматывающие переходы по лесу прерывались короткими привалами. Команда «Пошли!» раздавалась в тот самый момент, когда усталость смыкала веки. Только раз на протяжении суток командир разрешил двухчасовой отдых.
Все еще спали, а Хомутовский и Ямришко уже «колдовали» над картой. Подъем, десять минут на завтрак и снова в путь... Последние километры шли особенно тихо. Хомутовский не хотел рисковать у самой цели и принял все меры предосторожности.
Солнце перевалило за полдень, когда головной дозор вышел к железной дороге. Расставив караулы, Хомутовский вместе с Ямришко и словаком-минером поднялся на пригорок, с которого хорошо просматривалась дорога. Она то ныряла в глубокую выемку, то, проскочив метров двести по высокой насыпи, исчезала за поворотом.
До вечера партизаны наблюдали за движением на дороге, за сменой патрулей. Поезда ходили часто. Бодро позванивая по стыкам, пролетали порожние эшелоны со стороны фронта, а навстречу им шли тяжело громыхающие составы с техникой, горючим...
— Эх, жаль пропускать, да нельзя пока, — вздохнул Хомутовский, провожая взглядом очередной состав с танками.
Как только стемнело, он и словак-минер побежали к насыпи. За ними, разматывая проволоку, бежал Ямришко. Не больше пяти минут потребовалось минерам, чтобы подложить под рельс мину, прикрепить к чеке проволоку, засыпать мину балластом.
— Уходите! — приказал Хомутовский и следом за товарищами сошел с дороги на бровку, тщательно заметая следы веткой, присыпая песком провод.
Только минеры поднялись на сопку, как со стороны фронта показался эшелон. Партизаны равнодушно поглядывали на порожние платформы, проносившиеся мимо. Лишь на некоторых из них торчали либо стволы разбитых пушек, либо остовы изуродованных машин...
Прошло больше часа, прежде чем где-то далеко за горами, прикрывающими узкую полоску долины, послышался гудок паровоза.
— Видно, на станции... — проговорил Василий.
Ямришко толкнул Хомутовского в плечо и показал вправо. С соседнего холма, где лежал дозор, моргнул огонек... еще... еще...
— Патруль, хай ему три погибели!
Четверо солдат в немецкой форме, разговаривая, медленно шли по путям. А поезд уже стучал в дальнем конце равнины.
— Що ж це диеться, га? — ворчал Хомутовский. — Хиба ж мы упустимо цю поживу... Дулю з маком... Сапронов, визмы цих фрицев на мушку.
Василий решил стрелять, как только немцы обнаружат мину. Вот сейчас... Все прильнули к автоматам.
— Пока не шумну, не стрелять!
Солдаты все ближе и ближе подходят к месту, где заложена мина. Десять шагов... Пять... Три... Идут спокойно... Что?! Заметили? Немцы остановились как раз там, где заложена мина...
— Почекаемо, — шепчет командир, сам не замечая, что уже давно перешел на украинский язык. — Ще трохи почекаемо...
На насыпи вспыхивают зажигалки. Видно, как немцы прикуривают и медленно трогаются дальше. Рядом с Хомутовским облегченно вздохнул Ямришко, ругнулся минер-словак, а сам Василий почувствовал, что на лбу у него выступили капельки пота.
— Поживите ще трохи, катовы души... Зараз не до вас...
Поезд был совсем близко.
— Побачемо, що воны там тягнуть... Зараз побачемо...
Отфыркиваясь струями пара, на насыпь выскочил из выемки паровоз, и следом за ним, поблескивая под светом луны, потянулись громады танков на платформах. Хомутовский осторожно взялся за провод, и как только паровоз наехал на мину, изо всех сил рванул провод на себя. В то же мгновение багрово-зеленые молнии взлетели вверх из-под паровоза. Паровоз вздыбился, как стременной конь, остановленный на скаку, и с грохотом опрокинулся, полетел под откос. А за ним, наскакивая одна на другую, кувыркались платформы, скрежетали и крошились вагоны, с треском разбрасывая доски, какие-то куски металла.
— Видходимо! — крикнул Хомутовский, поднимаясь с земли, и отсветы огня запрыгали у него по лицу...
