— Да я не это имею в виду! — нетерпеливо перебил их 509-й. — Как выглядят города? Разрушены?
— Мы шли не через города. Мы их всегда обходили.
— Ну хоть что-нибудь вы видели?..
Зульцбахер посмотрел на 509-го.
— Что можно увидеть, если ты еле ноги передвигаешь, а сзади стреляют?.. Поездов мы не видели.
— А почему ваш лагерь закрыли?
— Фронт был уже близко.
— Да?.. А еще что вы знаете о фронте? Ну говори же! Говори! Где находится Ломе? Сколько километров от Рейна? Далеко?
У Зульцбахера слипались глаза, он отчаянно боролся со сном.
— Да… Порядочно… Километров пятьдесят… а может, семьдесят… Завтра… поговорим… Спать… хочу… — голова его упала на грудь.
— Примерно семьдесят километров, — сказал Агасфер. — Я там был.
— Семьдесят? А отсюда? — 509-й принялся вычислять расстояние между их лагерем и Ломе. — Двести — двести пятьдесят…
Агасфер покачал головой:
— 509-й, ты все время думаешь о километрах… А ты хоть раз подумал о том, что они могут сделать с нами то же самое — лагерь закрыть, всех построить и по этапу… Только куда? А что будет с нами?.. Мы же не можем идти.
— Тем, кто не может идти — пуля в затылок!.. — встрепенувшись, выпалил Розен и в то же мгновенье опять заснул.
Все молчали. Так далеко в будущее они еще не заглядывали. Теперь оно само вдруг повисло над ними, словно жуткая, грозовая туча. 509-й неотрывно смотрел, как громоздятся друг на друга серебряные облака в темном небе. Потом перевел взгляд на тускло поблескивающую дорогу в долине. «Не надо было отдавать им баланду… — мелькнуло у него в мозгу. — Мы должны копить силы для марша, если погонят по этапу. Хотя — от одной миски баланды не разжиреешь; этих „калорий“ хватило бы на каких-нибудь пять минут ходьбы. А их гнали пять дней подряд…»
— Может, они не будут расстреливать тех, кто останется?.. — произнес он вслух.
— Конечно, нет, — лениво съязвил Агасфер. — Они выдадут им новую одежду, накормят их на прощанье мясом и помашут ручкой…
509-й посмотрел на него. Лицо старика оставалось невозмутимым. Его уже трудно было чем-нибудь испугать.
— Лебенталь идет, — сказал Бергер.
— Лео, ну что там слышно, в Большом лагере? — спросил 509-й Лебенталя, когда тот подсел к ним.
— Они хотят сбыть с рук как можно больше новеньких. Левинский узнал об этом от рыжего писаря. Как они их собираются «сбывать с рук», пока неизвестно. Ясно только, что они постараются это сделать как можно быстрее. Чтобы легче было списать трупы: «последствия длительного марша при переброске в другой лагерь» — и дело с концом.
Кто-то из вновь прибывших закричал во сне, всплеснув руками, и тут же вновь захрапел с широко открытым ртом.
— Так значит, в расход пойдут только новенькие, или?..
— Левинский и сам не знает. Но он велел передать, чтобы мы были осторожны.
— Да, нам надо быть осторожными. — 509-й помолчал немного. — Это значит, что мы должны держать язык за зубами. Он ведь это имеет в виду, а?
— Конечно. А что же еще?
— Если мы предупредим новеньких, они затаятся, — заявил Майер. — И если эсэсовцам понадобится определенное количество трупов, они не станут долго гоняться за новенькими, а сделают трупы из нас.
— Верно. — 509-й посмотрел на Зульцбахера, который спал, тяжело уронив голову на плечо Бухера. — Что будем делать? Помалкивать?
Это было тяжелое решение. Если эсэсовцы действительно устроят охоту на вновь прибывших и не наберут нужного количества жертв, они вполне могут наведаться в «отделение щадящего режима». Тем более что новенькие покрепче, чем обитатели Малого лагеря.
Они долго молчали.
— Какое нам до них дело? — сказал наконец Майер. — Мы должны в первую очередь думать о себе.
Бергер тер воспаленные глаза. 509-й теребил свою куртку. Агасфер повернулся к Майеру. В глазах его на секунду отразился бледный свет луны.
— Если нам нет дела до них, — сказал он, — то и до нас тоже никому нет дела.
Бергер поднял голову.
— Ты прав.
Агасфер не ответил. Он спокойно сидел у стены; его старый, высохший череп с глубоко запавшими глазами, казалось, знал что-то такое, чего не мог знать никто, кроме него.
— Мы скажем только этим двум, — кивнул Бергер на Зульцбахера и Розена. — А они пусть предупредят остальных, если захотят. Больше мы ничего сделать не можем. Мы ведь не знаем, что нас еще ждет.
Из барака вышел Карел.
— Один уже умер.
509-й поднялся.
— Давайте вынесем его. — Он повернулся к Агасферу. — Пошли с нами, старик. Ляжешь на его место.
Глава двенадцатая
Они построились по блокам на плацу Малого лагеря. Шарфюрер Ниманн невозмутимо покачивался на носках. Это был тридцатилетний светловолосый мужчина невоенной наружности в очках, с узким лицом, маленькими оттопыренными ушами и скошенным подбородком. Без мундира его можно было бы принять за мелкого служащего. Он и был им до того, как поступил на службу в СС и стал настоящим мужчиной.
— Внимание! — Голос у Ниманна был высокий, чуть придушенный. — Вновь прибывшие пять шагов вперед — марш!
— Осторожно! — пробормотал 509-й Зульцбахеру.
Перед Ниманном выросли две шеренги.
— Больные и нетрудоспособные — выйти из строя! — скомандовал он.
Шеренги ожили, чуть заметно зашевелились, но команду выполнять никто не торопился. В такие номера уже не верили; все были научены горьким опытом, своим и чужим.
— А ну живее! Кому к врачу или на перевязку — справа становись!
Несколько человек нерешительно вышли из строя и встали справа.
— Что у тебя? — спросил Ниманн у одного из них
— Растертые пятки и сломанный палец на ноге, господин шарфюрер.
— А у тебя?
— Двусторонняя паховая грыжа, господин шарфюрер.
Ниманн спросил еще несколько человек. Двоих отправил обратно. Это был обычный прием, к которому иногда прибегали, чтобы ввести заключенных в заблуждение, усыпить их бдительность. Подействовал он и на этот раз. Кучка больных, стоявших в стороне, стала увеличиваться. Ниманн деловито кивнул головой.
— У кого больное сердце, кто не годится для тяжелой работы, но может штопать носки и чинить обувь — выйти из строя!
Еще несколько человек пристроилось к кучке больных. Ниманн набрал уже около тридцати человек и понимал, что ему вряд ли удастся выманить еще кого-нибудь.
— А остальные, я вижу, в отличной форме! — пролаял он злобно. — Сейчас проверим! Напра-а-во! Бего-о-м марш!
Две шеренги, превратившись в колонну по два, побежали по кругу. Остальные стояли по стойке
