— В каком смысле?
— Это твой… друг?
— Да, — спокойно произнес он и спрыгнул обратно на дно своей корзины. — Ты правильно поняла. И?..
Так вот почему у них голубой шар.
— И… ну и что… и ничего… бывает… — тупо забормотала она.
— Да, бывает, — согласился он.
— Но только… как же тогда… — Только что вспомненный подъезд, и батарея, и его ищущие горячие сухие губы явственно представились ей. — Ты ведь был… ты ведь тогда был…
— Нормальный? — усмехнулся он.
— Ну да. То есть…
— Я и сейчас не псих.
— Нет, я в смысле… как же ты тогда, со мной…
— Я себя тогда плохо знал. А хотелось, хотелось очень, прямо невмоготу… Но как хотелось, с кем — это я тогда боялся разбираться. И ты была тогда такая… как мальчик с античной вазы… очень мне нравилась.
— А теперь?
— А теперь вон какая, в полном цвету, женственная…
— И это тебе не нравится…
— Почему же, очень нравится. Одно удовольствие смотреть.
— Смотреть… — криво усмехнулась она.
— Если бы ты меня вовремя не бросила, мог бы совсем запутаться. Жениться, детей наделать… Мучений не оберешься, для обоих.
— Да, конечно…
— Вот благодаря тебе бог уберег.
— Но ты же хотел детей… Планы строил…
— А у нас есть. Сын и дочка. Дочка уже большая. Мы ведь теперь в Голландии живем.
— А, в Голландии…
— Да, много лет уже.
В Голландии он живет. И детки у него, пробирочные, сын и дочка… Дочка большая уже… Ну так пусть и катится. Пусть катится к себе в Голландию с этим своим… другом!
Голубой шар начал еле заметно отдаляться.
Ну и что это? Сказали ведь «наверстаешь упущенные возможности»… Как раз, наверстаешь тут.
Шар уплывал все быстрее. Удержать? А зачем.
— Вот так вот? Даже пирожками не угостишь? — с усмешкой крикнул он издали.
Она только рукой помахала.
Зазвонил телефон. О! кто-то ее вызывает!
На горизонте замигала красная точка.
В трубке незнакомый голос, называет чужое имя.
— Вы ошиблись номером, тут такой нет.
— Не может быть. 054-0101010?
— Да, но тут такой нет.
— А какая есть?
— Другая.
— Хм, другая, может, и лучше. Не могу только сообразить — кто.
— Ошибка на линии!
— Нет, тут ошибок не бывает. Вы меня вызывали. Чувствую, зовут меня сразу с двух сторон, одна сильно тянет, и знаю кто, да не очень хочется, а вы чуть-чуть потянули, но гораздо интереснее. Но я не могу догадаться…
Красная точка быстро превращается в блестящую перевернутую грушу. Надо остановить.
— Извините, ничем не могу помочь, — сухо сказала она и приготовилась уже отключиться. Но вдруг подумала — а что, если это опять какая-нибудь упущенная возможность? И опять она ее упустит? — А кто вы такой? Как вас зовут?
— Валид Замаль-эд-дин.
— Нет, я вас не звала. Не знаю никакого Валида.
Она знала нескольких Валидов из Восточного Иерусалима — сантехника, который ремонтировал ей ванную комнату, грузчика, который приносил ей газовые баллоны. Но нет, не знала она никакого Валида.
— Звали, звали. Не очень настойчиво, совсем слегка, но я сразу почувствовал. А вот давайте глянем друг на друга, и все станет ясно.
Не отвечая, она отложила телефон и взяла бинокль.
Высокий сухой старик с резкими чертами лица, волосы седые, но брови и узкая полоска усов над губой черные, будто крашеные. А на отвороте пиджака поблескивает что-то — ба, да никак золотая звездочка! Как на парад вырядился! Нет, не нужен мне этот старый гриб соцтруда. Она схватила телефон:
— Извините, но…
— Ну точно! — закричал в телефоне молодой хриплый бас. — Так и думал, что это ты!
И в ту же минуту она тоже догадалась, кто это. Шар его быстро приближался, и из корзины, перевесившись через бортик, махал ей телефоном и биноклем высокий худой мужчина, на глазах превращаясь в юношу с тонким горбатым носом и черными прямыми прядями вдоль смуглых щек.
— Вилька! Вилька-а! Это ты? — радостно завопила она. — Стой, хорош! Больше не молодей!
— Ну то-то, — удовлетворенно проговорил Вилька Замалдинов, зацепив край ее кабины крюком на длинном шнуре. — А то — не знаю, не вызывала…
— Вилька, ну кто мог подумать…
— А ты меньше думай. Всегда лишним думаньем занималась.
— Брось, Вилен, я так рада!
— Рада? Ну и я рад. Но давай сразу уточним. Не Вилен, а Валид.
— Какой еще Валид? Откуда?
— А оттуда, что никакой я не В. И. Лен. Мать, дура, назвала, думала, так мне будет легче по жизни, а дома я всегда Валидом был. Ну а теперь какого мне хрена таскать на себе вашего Кузьмича.
— Нашего?!
— Ну ясно, вашего, вашей крови был товарищ. И берите его себе, а мне теперь ни к чему.
— Да ну тебя, а мне-то к чему. Кончай грузить, Вилька!
— А, не скажи, не скажи! Вы его всегда любили, как же вам своего не любить. Да вы и Йоську любили, хоть и не ваш был. Помнишь, как ты слезки проливала, когда сдох?
— Да где я проливала, что ты несешь? Сам, небось, тоже плакал.
— Нет, я не плакал, а молитву благодарственную принес Аллаху!
— Да ну? Ты в детстве Аллаху молился? — У нее не помещалось в голове, что в их общем антирелигиозном детстве кто-то мог молиться какому бы то ни было богу.
— А то! Мы не то что вы, мы своего бога никогда не забывали. Ну а теперь-то ты как, вспомнила своего? У вас в Израиловке — там ведь вашим всем положено помнить?
— Да чего ты, правда… — растерянно бормотала она. — Чего несешь… Только встретились… Что за разговор! Ваши, наши… Ты прямо расистом заделался.
— Не расистом, а татарином.
— Да ты же и всегда им был!
— Это да, это точно. Это вы мне забыть не давали. Думаешь, не знаю, как вы про нас говорили? «Эта грязная татарва из подвала!»
— Никогда я про тебя такого не говорила! Да ты чего вообще? Мы ведь с тобой всегда были заодно, помнишь? Мы с тобой против всего двора!
