— Уходить надо поодиночке.
Плясунья в досаде обернулась к хозяину. Сколько можно ее опекать? На прошлой неделе ей исполнилось восемнадцать лет, она уже взрослая и вполне может о себе позаботиться.
— Уходить надо поодиночке, — настаивал Оружейник. — Если одного поймают, у другого останется возможность спастись.
Музыканты одобрительно закивали. Плясунья хотела сказать, что, если Артура поймают, ей будет уже все равно.
— В воротах обычно стоят четверо алебардщиков, — вкрадчиво начал Артур. — Прочие отдыхают в караульной. По тревоге выбегут не сразу. Предположим, девушку или меня узнают. Попробуем прорваться силой. — Он провел пальцами по рукояти меча. — Во всяком случае, я сумею задержать стражей, пока она убежит. Если же пойдет одна… — Артур закончил обворожительной улыбкой.
Новых возражений не последовало, все только уселись еще плотнее.
Либурне с музыкантами решили уходить втроем; Плут, как всегда, в одиночку. Оружейник с Гильдой могли беспрепятственно покинуть город. А вот Драйм…
— Попытаю счастья, — заявил он. — Последним.
— Нет.
Впервые за столом прозвучал голос Гильды. Артур мгновение разглядывал девушку, удивляясь, почему все с таким вниманием ждут ее слов и почему это Драйму кровь бросилась в лицо.
— Мне кажется, лучше поступить так. — Гильда изложила нехитрый план.
Оружейник сидел мрачнее тучи.
— Но это же смертельно опасно для вас с отцом! — воскликнул Драйм в отчаянии.
Подобные заявления не могли смутить Гильду. Артур взглядом и жестом пресек возражения Драйма, заключил:
— На том и порешим.
Артур поднялся из-за стола, начали вставать и остальные. И тут только заметили, что все оказались рядом; пустое пространство, разделившее их, исчезло.
Несколько часов оставалось на сборы. Оружейник с Флейтистом выкатили во двор большую телегу и осторожно сгружали в нее оружие из тайника. Бережно оборачивали полотном, укладывали на дно, забрасывали соломой.
Либурне рассовывал по мешочкам целебные травы, писал названия, морщился, бормотал что-то: мало, мало успели собрать!
Скрипачу доверили расчесывать парики и бороды, готовить клей. Он изо всех сил старался быть прилежным, но то и дело застывал, устремив взгляд в пространство, руки его опускались, а когда приходил в себя, обнаруживал, что парик лежит на полу, а стол залит клеем.
Плут спал сном праведника — много дней провел в дороге без сна и отдыха.
Плясунья сидела у зеркала, раздумывая, какой грим выбрать, — актеры Дейла и Овайля многому ее научили. Поднялась и сделала несколько шагов по комнате — странной, скользящей походкой, чуть покачивая станом, словно тростник на ветру.
Гильда задумчиво поглядела на нее, завязала в узелок бесценные кисти и краски, помедлила, размышляя, как быть. Взять с собой она могла лишь самое необходимое, Плясунье с Артуром и вовсе предстояло уходить налегке. К тому же следовало позаботиться о еде на дорогу — для всех.
В дверь постучали. Гильда отворила. Посторонилась, пропуская Артура, сама выскользнула за дверь. У Плясуньи тотчас пересохло в горле. Артур неслышными шагами пересек комнату. В руках он держал знаменитый «Грифон».
— Меч придется спрятать тебе. Возьми под накидку.
Плясунья кивнула, не в силах ответить. Приняла из его рук «Грифон». Не удержалась, вынула из ножен, коснулась пальцами сияющего клинка. Артур медлил, не уходил.
— Станцуй для меня.
Плясунья вскинула глаза, спросила севшим голосом:
— Без музыки?
— Без.
— Я давно не танцевала… — начала она, оправдываясь.
Артур ждал. Плясунья заметила, что у него дрожат руки. Он тоже волновался, и это ее ободрило.
Плясунья зажгла свечу и вышла на середину комнаты. Был полдень, но за окном сгустился сумрак. Грозовые тучи ходили с самого утра, никак не могли пролиться дождем. Парило.
Плясунья прыгнула, свернулась в воздухе кольцом, пальцами ног коснулась головы. В руке она держала свечу. Язычок пламени метнулся вверх и опал, казалось, погаснет — осталась только маленькая искорка на фитиле, но пламя вспыхнуло вновь.
Девушка танцевала, перекидывая свечу из руки в руку. Маленький огонек вился в полумраке комнаты.
Огненные точки так же перечеркивали темное небо — далеко на западе, в краю яблоневых садов. Артуру сразу вспомнился теплый летний сумрак, падающие на землю белые лепестки, мягкое дуновение ветра, напоенного ароматами ночных цветов. Рои светлячков. Маленькие летучие огоньки — леди Арна украшала ими прическу.
Пламя свечи трепетало, желтый язычок тянулся к потолку, сменялся голубым лепестком, а тот — красной искрой. Свеча не гасла в быстрых руках Плясуньи. Девушка остановилась, поднесла огонек к губам. На мгновение высветились ее лицо и руки — и растворились в полумраке. Плясунья задула свечу.
— Я должен сказать тебе, — начал Артур. — Я должен многое тебе сказать…
…На кухне Гильда хлопотала подле очага. Последнее время обитатели дома питались скудно — карман Оружейника не был бездонным, лучшие куски отдавали раненому. Гильде хотелось напоследок порадовать домочадцев. Жирный гусь был ощипан и нанизан на вертел. Присев перед очагом, Гильда поливала гуся стекавшим с него жиром.
По лестнице вприпрыжку спускалась Плясунья. Ворвалась в кухню, встала к столу, осведомилась:
— Чем помочь?
Гильда вручила ей каравай и вернулась к очагу, ни о чем не спрашивая. Плясунья, пританцовывая, резала хлеб.
— А мне он сказал, — выпалила она через минуту, — что, выбери он в первую нашу встречу в таверне меня, а не корону, был бы счастливее. И ему следовало потерять королевство, чтобы это понять…
Тут она умолкла, потому что в кухню заглянул Драйм. Плясунья тотчас вспомнила о каком-то важном деле и упорхнула.
— Я искал тебя, — сказал Драйм Гильде.
— Да? — Она вытерла руки о передник и повернулась к нему. В спокойных глазах ее пряталась улыбка.
— Я никуда не уйду из города, — рубанул Драйм.
Гильда взглянула на гуся — не подгорит ли? Сняла передник. Спокойно промолвила:
— Тогда и я останусь.
— Зачем? — опешил Драйм.
— Чтобы тебе не было одиноко, — откликнулась Гильда, подходя ближе и кладя руки ему на грудь.
Драйм и прежде красноречием не отличался, а теперь утратил всякую способность облекать мысли в слова. Не дождавшись ничего, кроме нескольких бессвязных восклицаний, Гильда добавила:
— Должно быть, я в тебя влюбилась.
Драйм резко провел ладонью по лицу.
— Разве в меня можно влюбиться? — спросил он почти грубо.
Впервые в глазах Гильды вспыхнул гнев.
— Моя мать искала отца на пожарище. Неужто не приняла бы его из-за ожогов?
С шипением лопнула на гусе кожица, брызнул жир. «Пускай горит», — подумала Гильда, оказавшись в объятиях Драйма.
Когда они вновь смогли спокойно заговорить, Гильда сказала:
— Сам решай, уходить нам или оставаться. Как только станет известно, что Оружейник бежал, на этот
