– Так что мне делать, отец, что делать?
– Молись, спасение придет само. Так или иначе.
Сергей перекрестил Радика.
Вернувшись в город, Рад, не заезжая домой, отправился на кладбище к Илье. Радик любил приходить к нему. Сама кладбищенская атмосфера навевала на Радика не ужас, а спокойствие и философское настроение. Обыкновенно Рад садился на деревянную скамеечку и разговаривал с Илюхой так, как будто тот жив. Будто не было этих проклятых наркотических лет, никаких драм, побоев и даже смерти.
В этот раз его страшно тянуло побеседовать с сыном. Радик не просто считал, он чувствовал себя отцом ребенка, который стал ему родным вопреки генетике. Ноги сами привели к аккуратной ухоженной могиле. Еще издали Рад заметил темный силуэт фигуры, согнувшейся над цветочной клумбой. Сердце пронзила радостная боль. Он на сто процентов был уверен – это Оля – и даже не удивился своим эмоциям. Подойдя ближе, Радик понял, что мог ошибиться: немолодая, очень худая женщина, одетая во все черное, в платке, затянутом по-деревенски, была похожа на монашку. Почувствовав приближение чужака, она выпрямилась и как-то плавно повернулась к нему. Радик не поверил собственным глазам. Это была она и не она. Морщинистое лицо, обрамленное черным платком, и почти прозрачные, выцветшие от слез чуть фиолетовые глаза – от прежней Оли только это и осталось. Радик даже не задумался, что и он со стороны выглядит совсем не так, как прежде. Он остановился на мгновение. У женщины в наряде монашки вдруг подкосились ноги, и она рухнула на колени. Радик, не раздумывая, бросился к ней и, подняв, крепко прижал к себе.
– Оля! Олечка! Прости, прости меня. – Он плакал, как ребенок.
Теперь она утешала его и утирала слезы аккуратным беленьким платочком, который достала из рукава.
– Ну что ты, Рад, я давно тебя простила. Не нам судить друг друга. Видишь, какие мы с тобой стали. – Она вдруг отстранилась и присела на скамейку. – Я все равно знаю, что мы встретимся с Илюшей. Вот и с тобой, видишь, повстречались...
Радик осторожно сел рядом.
– Ты, правда... простила?
– В том мире, в котором я живу, не принято судить. Видишь церковь? – Она показала рукой на купола старинного храма. – Я там служу. Служу и молюсь о том, чтобы встретиться скорее с сыном. Устала я.
– Оль, что ты говоришь? Куда ты торопишься?
– Нет, не тороплюсь. Я знала, что мне тебя еще нужно увидеть. Я тогда тебе сама вынесла приговор – неправильно это. Поэтому ты должен знать, что каждую молитву я тебя вспоминаю и прошу Бога, чтобы мои проклятья не сбылись. Это ты меня прости.
Оля встала.
– Мне надо идти. Благослови тебя Господь.
– Подожди, Оль, как же так? Давай увидимся как-то в городе, может, поговорим...
– Ты теперь знаешь, как меня найти. Приходи в церковь, спроси монахиню Ольгу – меня там все знают. Ну, пока, – как-то очень знакомо и протяжно сказала она и, не оборачиваясь, пошла прочь. Радик понял, что уговаривать Ольгу бесполезно. Впрочем, так было всегда.
Радик приехал в старую церковь через три дня.
– Больна она. Лежит, не встает уже трое суток, – шепотом сказала женщина из церковной лавки.
Радик опустил в ящик для сбора пожертвований несколько купюр и ушел.
Еще через несколько дней та же самая женщина прошептала:
– Преставилась раба Божья. Там, рядом с сынком, ее похоронили. Сходите туда.
Радик поплелся на знакомое место. Он упал на колени, воткнувшись лицом в свежий могильный холм, и провел в таком положении почти два часа.
Глаза его были сухими, но на лице появилась какая-то странная решимость одержимого человека. Он и впрямь принял решение. Его больше ничего не удерживало на этом свете – дома ждала чужая женщина, зашуганные дети... Толпы восторженных поклонников остались в прошлом, родители давно почили...
На сороковой день после смерти Ольги Радик проглотил убийственную дозу снотворного, хотя ему и в голову не пришло считать дни. Спасение умирающего можно было смело приравнять к чуду – в соседнем подъезде «скорая» откачивала запойного режиссера с редкой фамилией Мендельсон. Еще большим чудом было само существование запойного еврея со вшитой «торпедо». Зато «скорая» приезжала к режиссеру очень часто, посему вероятность застать у режиссера бригаду докторов была высока. В нужный момент достаточно было добежать до квартиры творческого работника и выманить одного из врачей. Туда и домчалась повариха Радика Леля и, пользуясь природными данными (у Лели был все-таки шестой размер груди), уговорила докторов посетить соседей. На самом деле Леля была детально посвящена в семейную драму, потому что работала у Радика уже долгих двадцать лет. Если честно, она тоже была поклонницей творчества художника Рада и при стечении обстоятельств легко могла бы заменить Кристину в постели и в бюджете хакера-художника. Естественно, Леля ненавидела свою конкурентку и потому была беспредельно предана хозяину.
Фельдшер серьезно воодушевился перспективой необязывающей связи с пышнотелой красавицей Лелей и сделал все, что мог. Радика прочистили всеми способами и влили в него огромное количество жидкости. С одной стороны, ситуация благоприятно повлияла на Лелину любовь – она не могла больше любить человека, которому ставят трехлитровую клизму в присутствии женщин и промывают желудок прямо в огромный таз; с другой стороны – фельдшер был неплохой. Его глаза, поднимаясь от деликатных мест отравленного хозяина к Лелиному лицу, сияли непритворным огнем страсти и желания.
Так Радик оказался в реанимации, а Леля нашла свою судьбу в лице фельдшера-коновала по имени Леха.
Очнувшись в больничном блоке, Радик спасовал. Он не мог поверить, что выжил. Робкое возвращение к жизни состоялось в тот момент, когда отец семейства впервые за много лет почувствовал себя счастливым. Находясь на грани смерти, он легко и радостно общался с Олей и Ильей, причем это было на уровне эмоций, энергий и чувств. Размытые телесные оболочки окружали невесомые субстанции – наверное, это и были души. В другой жизни не было боли, сомнений, обид... В ней было настолько сладко, что покидать тот мир не хотелось. Там были не нужны слова. Достаточно подумать – и тут же получен ответ на вопрос, только захочешь увидеть – и оказываешься в том месте, которое загадал. Удивительно: что бы ни происходило в этом самом месте, никаких эмоций происходящее не вызывало; только благодатная эйфория, ни с чем не сравнимый кайф постоянно сопровождал всякое действие и перемещение. Радик знавал то, что земные беспредельщики называют кайфом. Это совсем другое дело – кокосовая дорога открывает только физическую мощь на сутки, трава погружает в нирвану и раздумья, героин создает временную иллюзию счастья... Все это, во-первых, краткосрочно, во-вторых, сопровождается крайне неприятными и болезненными последствиями. Новая эйфория была другой. В ней ты понимал, что обрел покой и счастье навеки. Именно поэтому страшно не хотелось уходить из этого мира, в котором чувствовал себя защищенным, открытым и безгранично счастливым, особенно, когда встретил самых близких и любимых людей, которые больше не держат на тебя зла. Радик не испытал негативных эмоций, даже когда увидел из того мира, что его земная жена Кристина достигла совершенства в искусстве Камасутры. Совершенство оттачивалось не только с тренером по фитнесу, но с усатым соседом Альбертом, стоматологом Мишей и многими другими близкими. Похоже, Кристину нисколько не огорчило пребывание кормильца в реанимации, возможно, даже порадовало.
Второе рождение
Работая всю долгую жизнь в коварной проблеме «Мозг человека», видишь не только угнетающий, но и мобилизующий эффект, казалось бы, иногда тупиковых ситуаций, преодоление которых подтверждает известный тезис развития знаний по спирали.
