ее глаженья не мудрено было и порезаться. У ее драгоценного Пити не должно было быть никаких проблем. Каждый раз, когда Мэнди предлагала свою помощь, ей говорили «посиди, отдохни» — и она всегда оставалась в стороне.
Мэнди приходилось извиняться, когда они удалялись в свою комнату. Довольные, что остались наконец одни, они валялись на односпальной кровати Пита, слушая музыку, или смотрели купленный по случаю старый черно-белый телевизор. Заниматься любовью в этом доме было совершенно невозможно. Когда они достигали оргазма, обоим приходилось сдерживать крики из страха, что через тонюсенькую стену их может услышать мать Пита или его брат Барри. Кончив, Пит утыкался в шею Мэнди, и она удовлетворенно улыбалась.
По воскресеньям она стояла у бровки грязного футбольного поля в Хэкни-Маршиз и наблюдала, как взрослые парни двадцати с лишним лет воображают себя новыми Джорджами Бестами. После игры все — игроки, их жены и подружки — отправлялись в местный трактир и вместе с другими завсегдатаями сидели там до полудня — женщины болтали, а парни группировались возле бара.
Она так радовалась, когда у них наконец появилось свое гнездо четырехкомнатная муниципальная квартира на верхнем этаже старого здания, сложенного из красного кирпича. По вечерам всю неделю оба были заняты — он ходил на футбольные тренировки или играл в дартс в пабе, она тоже старалась поддерживать форму — и часто встречались поздно вечером в пабе или дома уже перед сном. А вот по пятницам Мэнди после работы заходила в «Сэйнзбериз», делала закупки на неделю и обязательно покупала к чаю что-нибудь особенное, а потом пешком шла домой, предвкушая вечер вдвоем. Когда она звонила в дверь парадного, он спускался вниз, а потом тащил покупки наверх, в их маленькую квартиру на восьмом этаже.
Вот и сейчас она, закрыв глаза, представила себе, как они, усталые, лежат на своей первой маленькой тахте. Он читает газету — всегда с конца, а она уткнула нос в журнал или книгу, довольная тем, что они вместе. А бывает, знакомый запах тостов и кофе нет-нет да и напомнит о тех счастливых субботах, когда по утрам они валялись в постели или что-то вместе делали по дому. Как счастливы они были тогда!
Трудно сказать с точностью, когда все переменилось.
Может быть, когда появились дети? Правда, когда она сообщила ему, что беременна, он стал таким ласковым, таким заботливым. Мэнди вспомнила, как лежала в постели, а он, тыкаясь носом в ее шею и спину, нежно гладил округлившийся живот и восхищался чудом, которое они создали. Он ничего не говорил, но она знала, что он гордится этим, знала, что любит ее.
Однако к родительским обязанностям оба оказались не готовы. Через два года после свадьбы они обнаружили, что живут в тесной квартире, что им вечно не хватает денег, а радость Пита по поводу рождения ребенка довольно скоро иссякла. Он стал задерживаться в пабе, поздно приходить домой, надеясь, что ребенок уже заснул и можно будет заняться любовью. Однако если ребенок спал, то спала и Мэнди: измученная постоянными криками младенца, она зачастую мечтала отнюдь не о сексе, а о том, чтобы просто выспаться. А если Мэнди еще не спала, то была занята ребенком, и потому недовольство Пита обрушивалось на нее сразу, едва он переступал порог.
Вспоминая прошлое, она поняла: судьба давно уже посылала им тревожные сигналы. Например, когда они перестали целоваться. У Мэнди болело горло, и она боялась заразить мужа. Или по крайней мере так говорила.
Потом они больше никогда уже не целовались, даже когда занимались любовью. Поцелуй почему-то казался чересчур интимным актом. А еще Мэнди попыталась вспомнить, когда они в последний раз разговаривали. Нет, вначале они, конечно, беседовали друг с другом, но, по правде говоря, все сводилось лишь к вежливому обмену фразами. Теперь же не было даже и этого. Им нечего сказать. По крайней мере — друг другу.
В полном отчаянии Мэнди закрыла лицо руками. Горло сдавило, она едва могла дышать. Какой кошмар! Думая о Пите, она не испытывала ничего, кроме печали.
Вспоминая Джонатана, она испытывала желание, но было ли в этом что-то еще? Что там вообще было, кроме секса, не считая сладости мести? Она вытерла ладонью глаза и сунула руку в карман пальто, висевшего на спинке стула.
Положив смятый листок бумаги на стол, она разгладила его кулаком, цифры то и дело расплывались в ее переполненных слезами глазах.
Оставался еще Ник. Ей не хотелось думать о своих чувствах к Нику.
Хлопнула входная дверь, и в коридоре послышались тяжелые шаги.
— Ма-ам! Ты не видела мою спортивную рубашку?
Вернулся ее старший, Джейсон.
Мэнди быстро смахнула слезы и высморкалась.
— В твоей комнате! — крикнула она. — Висит на двери!
Топ-топ-топ — послышалось наверху, затем пауза и затем вновь: топ-топ-топ. Джейсон направлялся в ванную.
— Хочешь чаю? — крикнула Мэнди. — Есть сосиски!
— Нет! — последовал ответ. — Я сейчас ухожу. Вернусь поздно.
Хлопнула дверь ванной, щелкнула задвижка.
«Десять слов…» — подумала она, возвращаясь к раковине с грязной посудой. Это гораздо больше обычного.
Джейсон молчун, как и его отец. Когда с ним разговариваешь, он только хмыкает в ответ.
Мэнди представила себе их типичный разговор.
— Хороший был день, милый? — спрашивает она.
В ответ он кривится, пожимает плечами и хмыкает.
Или:
— Что нового в прессе, дорогой? Есть что-нибудь интересное? приветливо улыбаясь, спрашивает она.
В ответ дебильное выражение лица и вновь хмыканье.
И так изо дня в день. Неудивительно, что она разучилась разговаривать. Впрочем, нельзя сказать, что она когда-нибудь владела искусством беседы. Например, так, как, Анна. Беседовать у нее получается только с девчонками.
Только им она может сказать то, что думает.
Снова хлопнула входная дверь. Теперь это Люк. Долговязый и длинноволосый шестнадцатилетний юнец ворвался в кухню, бросил спортивную сумку в угол к посудомоечной машине и прямиком направился к холодильнику.
— Что, нельзя подождать? — Мэнди замахнулась на сына кухонным полотенцем.
— Нельзя, — буркнул он, схватил что-то съестное. — Убегаю.
— Где был? — спросила она, желая удержать сына хоть на минуту.
— На тренировке, — улыбнулся он и поцеловал ее в лоб. — И через минуту опять убегаю. Вот только переоденусь.
— Это не дом, а просто гостиница какая-то! — крикнула она ему вдогонку. — Никакого общения!
— Оно умерло! — крикнул Люк с лестничной площадки. — Арнольд Шварценеггер его изничтожил!
— Это точно, — пробормотала она себе под нос. Хотя вряд ли его, это самое общение, когда-нибудь ценили в их доме. Пит служит прекрасным примером для своих сыновей. Правда, им удается выудить из него гораздо больше, чем ей, — пусть даже это всего лишь разговор о футболе, гольфе или, к ужасу Мэнди, обмен информацией о скачках между Джейсоном и его отцом.
Опершись руками о край раковины, она посмотрела на раскинувшийся за окном сад и снова подумала о Джонатане — о его мускулистом теле и о том, что они творили с ним в то утро. При мысли об этом она вся затрепетала, внизу сразу все повлажнело. Да, он прекрасно знает, как ее ублажить. По правде говоря, ей не раз приходило в голову, что если бы она до встречи с Питом занималась любовью с кем-то вроде Джонатана, то все могло бы сложиться по-другому.
