— Иногда. — Он рассмеялся, и в его глазах сверкнули лукавые искорки. — В разгар сезона, когда тут полно туристов, черепашья скорость парома меня раздражает. В такие моменты, признаюсь, я с ностальгией вспоминаю старую добрую железную дорогу.
— Могу себе представить!
— Но большей частью мне здесь хорошо. Это чудесное место, чтобы растить детей, и я полюбил тех, кто живет со мной рядом. Все были очень добры ко мне.
— Ну, если в гостинице дела идут хорошо, зачем думать о переезде?
— В твоем случае, конечно, все по-другому.
Разумеется, он был прав. Для нее все
— Твоя страсть — журналистика, и тебе здесь попросту нечего делать.
Кейт растерянно молчала, не зная, что сказать. Ни радио, ни телевидение никогда не были великой мечтой ее жизни, она должна была уехать отсюда, потому что оказалась бесплодной. Тетя Бэбс понимала ее и помогла осуществить это решение: нашла друзей, у которых Кейт смогла остановиться в Лондоне, помогала ей с деньгами, пока Кейт не нашла работу… Одна она никогда бы не справилась.
— Сколько тебе было лет, когда ты приехала сюда в первый раз?
— Десять.
— И все же ты смогла уехать?
— Ну, меня ждали великие свершёния. Надо было покорить мир.
— На фотографии ты выглядишь младше, чем на десять лет. — Встретив ее непонимающий взгляд, Гидеон пояснил: — На том снимке в серебряной рамке.
Кейт отвела взгляд:
— Я была слишком щуплой для своего возраста. Все-таки с трех лет скиталась по детским домам. Ты знал об этом?
— Слышал.
Нет, от Гидеона она не примет жалости, только не от него! В ее голосе послышались воинственные нотки:
— Все эти детские дома мне не подходили. Я была слишком замкнутая, слишком тихая. Необщительная.
— Многие люди таковы.
— Да? В конце концов, воспитатели решили, что для меня идеальным вариантом станет удочерение в семью.
— И ты досталась Бэбс.
— Это была случайность. Люди предпочитают усыновлять младенцев, а я к тому же не отличалась миловидностью, так что пристроить меня оказалось непросто.
Она говорила шутливо, но Гидеон прекрасно понимал подтекст ее замечаний, да и фотография в серебряной рамке не шла у него из головы.
Конечно, он знал, что Кейт не родной, а удочеренный ребенок Бэбс, но подробности никогда его не интересовали… Не интересовали прежде. Сейчас его занимало все, что имело отношение к Кейт, и это уже становилось опасным. Завтра она уедет в Лондон или в Америку. А он останется тут, пытаясь собрать себя и свою жизнь из кусочков — он должен это сделать ради детей. Он обязан обеспечить им теплый семейный очаг. И он не может позволить себе интрижку с Кейт.
— Одним словом, после ряда неудачных попыток я очутилась на пороге дома тети Бэбс, да так у нее и осталась.
— Тебе повезло.
— Я знаю. Немногие бы стали терпеть такого ребенка.
Гидеон не мог не восхищаться ее отвагой, она проговорила это почти что с гордостью.
— Так ты была трудным ребенком?
— Кошмарным. Просто невероятно.
— Да?
Он не хотел, чтобы она останавливалась. Странно, но ему казалось, что Кейт не часто пускается в разговоры о прошлом, и Гидеон чувствовал себя не только польщенным ее доверием, нет, ему и правда было интересно.
— Из первой семьи я сбежала.
— А вторая?
— Они все время под тем или иным предлогом запирали меня в моей комнате, и я злилась. — Кейт внимательно взглянула на него, пытаясь понять, какова его реакция на ее откровения. — Так злилась, что выбила дверь.
— Ух ты!
Кейт улыбнулась, но ее глаза оставались холодными.
— Через минуту я уже была перед входной дверью со своими вещами.
Гидеону казалось, что он почти физически ощущает ее негодование, ее отчаяние, и теперь становилось понятным, отчего она так ранима. А ведь когда ей было семнадцать, Кейт казалась ему обыкновенным невротичным подростком. Красивая, длинноногая, немного диковатая… Откуда ему было знать, что прошлое оставило в ней такую незаживающую рану? Никто не рассказывал ему, откуда взялась Кейт Симмондз. Возможно, он тогда мог помочь ей. Или нет? Это было бы неосмотрительно — прекрасная, юная, умная и совершенно очарованная им девица… Так неужели он стал еще одним человеком в жизни Кейт, который отверг ее? Причинил ей боль?
Но теперь она больше не была ребенком, и ее тело казалось таким теплым и нежным. Исполненным обещаний…
И как ему этого не хватало! Гидеон поспешно постарался вызвать в памяти образ Лоры — вместе с чувством сожаления и вины к нему обычно приходило и отрезвление.
Однако теперь это не срабатывало, и он продолжал видеть и слышать только Кейт, такую несчастную и такую храбрую.
— Знаешь, не всякое детство похоже на волшебную сказку. Некоторым из нас приходится взрослеть побыстрее. Мне это известно.
— Правда?
— Джемайма и Тилли не смогут сказать, что у них было чудесное детство.
— О, прости… Я не подумала…
— Все часто обстоит совсем не так, как кажется. — Гидеон чувствовал неодолимое желание сблизиться с Кейт, дать ей понять, что разделяет и понимает ее чувства. — Моя жизнь могла бы быть совсем иной.
— Я знаю, прости…
— Я хочу сказать, что меня тоже усыновили, — прервал он.
Он никогда не только не говорил, но даже и не думал об этом, но сейчас хотел, чтобы Кейт узнала все.
Она замерла на месте, широко раскрыв глаза от изумления.
— Тебя?
— Еще младенцем. Надо сказать, я мало что помню. Мои настоящие родители были совсем молодыми и неженатыми.
— Вот как.
Она снова зашагала по дорожке, и Гидеон последовал за ней.
— По-моему, моей матери было лет пятнадцать, когда я родился. Я, собственно, ничего толком не знаю о родителях.
— И не хочешь узнать? — спросила Кейт, бросая на него быстрый взгляд. — На твоем месте я бы постаралась отыскать какую-нибудь информацию.
Он покачал головой:
— Мои приемные родители и есть мои отец и мать, больше мне никто не нужен.
Помолчав, Кейт спросила:
— Они еще живы?
