который открыли почти на полную мощь. Затем стекло перерезало что-то более крупное и кровь заструилась потоком. Кровь лилась на полку, капала с нее на пол и матрас и стекала по ее руке вниз к локтю. Теперь назад пути больше не было, она должна была продвигаться вперед во что бы ни стало.
Ради всего святого, прекрати это! — пронзительно завопил голос ее матери. Остановись, дальше будет только хуже — ты и так уже достаточно натворила! Послушайся меня хотя бы теперь!
Соблазнительное предложение, однако по твердому убеждению Джесси то, что она сделала, было уже слишком далеко от того, что m`g{b`knq| достаточно.
Ей был неизвестен термин дегловация, снятие перчатки, технический термин, по преимуществу использующийся врачами в связи с жертвами ожогов и теперь, когда она начала наконец свою мрачную операцию, она поняла, что ее свобода зависит не только от крови. Крови может оказаться недостаточно. Медленно и осторожно она повернула запястье, разрезая толстую кожу на его внешней стороне. Теперь она ощущала странноватое покалывание в ладони, возникающее по всей вероятности от того, что она перерезала какие-то мелкие, но чувствительные нервные окончания, к моменту начала уже быть может полумертвые. Ее безымянный палец и мизинец вздрогнули и дернувшись вниз, скорчились и застыли словно подстреленные. Указательный палец вместе с большим принялись отчаянно дергаться взад и вперед. Несмотря на бесчувственность, распространившуюся по ее рукам, вместе с тем Джесси неожиданно находила странно ужасающими те признаки повреждений, которые она сама себе причиняла. Два скрюченных пальца, похожих на пару трупов, каким-то образом представлялись ей еще худшим признаком, чем вся пролитая ею из себя кровь.
Но затем ощущение давления и тепла в разрезанном запястье поглотила собой новая судорога, распространившаяся подобно могучему порыву урагана по ее левому боку. Судорога была средней силы и била ее так, чтобы она выпрямилась, вернувшись из своего выгнутого положения, чему Джесси сопротивлялась с небывалым упорством. Сейчас она не могла позволить себя двинуться с места. Если она хоть чуть-чуть пошевелиться, то просто уронит на пол свой импровизированный хирургический инструмент.
— Ничего у тебя не выйдет, — шептала она сквозь стиснутые зубы. — Ты скотина, убирайся обратно в свою конуру.
Всеми силами она старалась удержать тело в нужном положении, одновременно держа поверх разбитого стакана и руку, для того чтобы остроконечный край не врезался в запястье на недозволительную глубину, в результате чего край стекла мог обломиться и тогда ей придется заканчивать процедуру при помощи какого-то менее удобного приспособления. Но если судорога распространится дальше, с правого бока на правую руку, то тогда она вряд ли сможет…
— Нет, — простонала она. — Убирайся прочь, ты слышишь меня? Убирайся к чертовой матери!
Замерев, она ждала, отлично понимая, что не может позволить себе ожидание, но зная также и то, что ничего другого ей не остается; она ждала и слушала как капает с полки на пол вытекающая из нее кровь. Прямо на ее глазах с полки заструился на пол новый полноводный ручеек крови и слышимо застучал каплями по полу. Вместе с кровью на пол падали небольшие поблескивающие крупинки стекла. Она представила себя жертвой кровавого фильма ужасов.
Ты больше не можешь ждать!, заорала на нее Руфь. У тебя остается все меньше и меньше времени!
Что если мне просто сегодня не везет? Ведь для такого оригинального способа освобождения из наручников действительно нужно немалое везение? — ответила она Руфи.
В ту же секунду судорога то ли отпустила ее, то ли она убедила себя, что та ушла. Она повернула руку внутри наручника, одновременно вскрикнув от боли причиненной новой судорогой, на этот раз впившейся своими когтями в солнечное сплетение, для того чтобы попытаться снова сжечь там все огнем. Ей удалось продолжить запланированное движение и худо-бедно кожа на внешней стороне запястья тоже оказалась перерезанной. Более мягкая и тонкая кожа на внутренней стороне запястья завернулась вверх и потрясенная Джесси взглянула в широкий темно-красный зев разреза, прошедшего j`j раз вдоль браслета судьбы, и теперь словно бы смеющегося над ее бедой. Сделав еще один решительный разрез, на всей возможнобезопасной глубине, завершающий полный круг, одновременно борясь с судорогой, терзающей ее подреберье и нижнюю часть груди, она резко выдернула из стеклянного острия руку, разбрызгав мелкие капельки кровяного душа по лбу, щекам и переносице. Примитивный скальпель, при помощи которого она проделала с собой такую сложную хирургическую операцию, наконец сорвался с полки и, стукнувшись об пол, разбился там с характерным глухим звоном, вероятно присущим всем гномским мечам. Происшествие не сопроводилось в голове Джесси ни единой мыслью; ее задача была выполнена. Тем временем осталось совершить еще один шаг, взглянуть в глаза еще одному ужасу: либо наручник удержит руку в своем предательском плену, либо свежая кровь смажет ее достаточно для того, чтобы снять браслет с руки и освободиться.
Судорога в боку последний раз стиснула ее нутро острыми когтями и наконец начала ослабевать. Этот факт был зафиксирован сознанием Джесси с таким же бледным равнодушием, с каким прежде она отмечала потерю своего примитивного стеклянного скальпеля. Она физически ощущала силу своего сконцентрированного внимания — ее сознание словно бы горело вниманием, подобное факелу пропитанному смолой — и все внимание было сосредоточено на правой руке. Приподняв руку выше вверх, в золотистом предвечернем свете она осмотрела ее, проверив результат. Пальцы, и дергающиеся и сведенные судорогой, были так же густо испачканы кровью. Ее ладонь словно бы была покрыта слоями свежей красной масляной краски. Наручник был едва виден, настолько он утопал в потоке красной жидкости и Джесси понимала, что для успеха все так и должно быть, ни больше, ни меньше. Она вскинула вверх кисть и потянула руку вниз из наручника, так как она уже проделывала несколько раз прежде. Наручник скользнул вперед, потом скользнул еще, а потом остановился. Снова его продвижение задержала маленькая косточка под основанием большого пальца.
— Нет! — вскрикнула она и дернула сильнее. — Я не хочу умирать вот так! Ты слышишь меня? Я НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ ВОТ ТАК!
Наручник глубже впился в ее плоть и в течение нескольких ударов сердца Джесси пребывала в полной уверенности о том, что железо не продвинется дальше ни на миллиметр, что вниз ее рука опустится только тогда, когда браслеты на ней, уже мертвой, разомкнет какой-нибудь провонявший сигарами коп. Она просто не могла сдвинуть наручник вперед, ни за что на свете и ни небесные ангелы, ни проклятые души грешников в аду не в силах были сдвинуть на ней эту чертову железку.
Но затем в ее ладони появилось новое ощущение тепла, словно бы от солнечного света, и наручник продвинулся немножко вперед. Самую малость. Потом снова остановился. Потом опять начал ползти. Новое ощущение тепла, теперь принявшее вид наэлектризованного покалывания, быстро превратилось в глубокое проникающее жжение, словно бы наручник на ее запястье раскалился от пропущенного по нему электричества, или если бы ее запястье рвали своими жвалами тысячи могучих рыжих голодный муравьев.
Наручник двигался потому, что сдвинулась с места кожа, в которую он упирался, соскользнувшая со своего места на ее запястье, по тому же принципу, как скользит предмет, стоящий на ковре, если потянуть только за ковер. Круговой разрез с неровными краями, который она устроила себе сама, быстро расширился и в увеличившемся разрезе, превратившемся в красный браслет, стали видны влажные нити сухожилий. Выше наручника кожа на ее кисти собралась складками и сморщилась и она подумала о том, что так же, m`bepmne, выглядело покрывало, которое она затолкала вниз кровати разминая велосипедом ноги.
Я снимаю кожу со своей руки, пронеслось у нее в голове. О Господи, милый Боже, я снимаю кожу с руки как перчатку!
— Снимайся! — заорала она на наручник, внезапно почувствовав вопреки всякой усталости небывалое раздражение. В этот миг наручник превратился для нее в живое существо, в некое исполненное ненависти создание, впившееся в нее многочисленными зубами, в небывалую мурену или упрямого хорька. Черт, неужели ты никогда не отпустишь меня?
На этот раз наручник соскользнул дальше чем раньше, но все еще цепко держал ее руку, упрямо отказываясь отдать ей последнюю четверть (а может быть это была всего осьмушка) дюйма. Тусклое, перепачканное кровью металлическое кольцо теперь соприкасалось с ее обнаженное от кожи плотью, лежало прямо на сетке блестящих сухожилий цвета свежей сливы. Внешняя сторона ее запястья была
