часть лица рукой. Только сейчас я заметил, что ее щеки и уши горят огнем. Я плюхнулся на стул и, насупившись, уставился на свои ботинки. «Нельзя ее отпускать одну. Это будет ужасно, если она уйдет! Тогда я никогда ее не увижу. Такой шанс бывает только раз в жизни! Надо что-то сделать, что-то предпринять, как-то объясниться…» — вертелись в голове мысли.
Кабинет тем временем опустел. Разошлись все кроме Соколова меня и Кати. Девушка склонилась над столом, подписывая какие-то бумаги.
— Все, Екатерина Витальевна, вы свободны. Спасибо, вы очень помогли этому оболтусу, — они оба посмотрели на меня. Катя с трудом сдерживала смех. Эта очаровательная улыбка и решила дело.
— Катюша, милая, простите засранца ради Христа! — я вмиг оказался стоящим на коленях перед девушкой с прижатыми к груди руками. — Я с самого начала, в смысле уже давно, в общем мне очень хотелось перед вами извиниться. Ну за тот вечер, вернее ночь. Я, кажется, вел себя по-свински, но я правда плохо помню. Так что вы меня извините, сами знаете за что, ну в смысле за то, что вы знаете, а я лишь догадываюсь, короче вот…
Они засмеялись одновременно — Катя и Соколов. Смеялись в голос, да так заразительно, что через мгновение расхохотался и я.
— Ой, уморил! Как жаль, что у меня фотоаппарата нет. Заснять бы сейчас твое, Денис, выражение лица! — следователь сел за стол, вытирая слезы.
— Какое замечательное извинение! Я в свою очередь жалею, что не взяла с собой диктофон. Этот текст достоин публикации, — у Кати был замечательный голос, похожий на звон серебристого колокольчика.
Соколов пододвинул мне заполненный бланк.
— Расписывайся здесь, горе, и дуйте оба из моего кабинета!
Не теряя ни секунды, я расписался около галочки, и мы покинули кабинет. Выходя на улицу через проходную, я взял Катю за руку и так и не выпускал ее, боясь потерять. Я решительно не представлял о чем говорить в такой ситуации. Так мы и шли молча по Большой Дмитровке, затем свернули направо в Столешников переулок. Как будто из другой жизни возникло до боли знакомое здание ресторанчика «У дядюшки Гиляя». После того памятного посещения заведения вместе с отцом я стал его завсегдатаем. Метрдотель Татьяна узнавала меня по телефону, а швейцар расплывался в радушной улыбке в предвкушении традиционных чаевых. Надо сказать, что это место не очень подходит для трапезы в масленицу: основные фирменные блюда здесь мясные, но я натурально ничего не соображал — сработала моторная память, когда ноги сами несут в знакомое место. Наверное я сильно удивил сотрудников ресторана, поскольку никого не узнавал, а лишь смотрел искоса, тайком на свою прекрасную спутницу. Я заказал два «Гиннеса» и два жульена. Осушив кружку пива, я немного пришел в себя. Вспомнив о том, что все же являюсь мужчиной, я попытался взять инициативу в свои руки, первым нарушив молчание.
— Катенька, правда, хоть все и смеялись там в кабинете, но я просил у вас прощения совершенно искренне.
— Денис, я уже все забыла, не корите себя. В принципе, ничего страшного тогда и не произошло, а ту записку я написала в сердцах, уж простите.
— Да уж, я могу себе представить ваше негодование! Катя, поверьте, тогда был совершенно невероятный день, у меня были реальные причины, то-есть их конечно не было, чтобы надираться как свинья, но все же причины были таковы, что мне трудно было… — мою тираду опять прервал звонкий смех.
— Ой, вы меня решили уморить!
— Все, хватит! — состроил я грозную физиономию. — А то вы решите, что я не только алкоголик, но и придурок! Катенька, давайте закажем поесть. Правда, здесь в основном мясо, но что-нибудь найдем. Кстати, — осенила меня гениальная мысль, — вы, вполне возможно, и не поститесь, скорее наверняка, тогда мы можем…
— Почему же? С удовольствием составлю компанию великому постнику! — Мы от души рассмеялись.
Я пригласил официанта, и мы сделали заказ.
Гостеприимный ресторан отпустил нас только вечером: мы никак не могли наговориться. Хотелось как можно скорее узнать друг о друге все. Было ощущение, что разговариваешь с родным и очень близким человеком, которого не видел много-много лет, и жадно впитываешь каждое слово, сорадуясь счастливым моментам и сопереживая неприятностям.
Выйдя на свежий воздух, мы не спеша отправились ко входу в метро. Разговор продолжался и в метро и по пути к хрущевке, которая смутно всплыла в моей памяти.
— Господи, а ведь это было ровно месяц назад, — с удивлением сказал я, стоя перед подъездом.
— Ну, Денис, будем прощаться?
— Как, уже? — снова задал я «логичный» вопрос. — Катюша, а во сколько мы завтра увидимся? — я действительно не мог себе представить и дня, проведенного без Кати.
Девушка слегка смутилась, но возражать не стала.
— Я на завтра наметила кое-какие дела. Даже не знаю… — это не был отказ — каким-то шестым чувством я это четко понимал.
— А давай эти дела делать вместе?
— Хорошо! — с улыбкой согласилась Катя.
— Договорились, в 10.00 я у тебя. Это нормально?
— Вполне!
Мне было хорошо и легко с этой замечательной девушкой. И, конечно, больше всего на свете я хотел бы остаться сейчас у нее и никуда больше не уезжать. Но в жизни действуют законы, которые нельзя нарушать, я это уже в полной мере осознал. Какое-то глубокое внутреннее чувство подсказывало мне, что подобный шаг перечеркнет все то светлое, что у нас с этой неземной девушкой еще впереди. Поцеловав Катю в щеку, я решительно отправился домой, дабы не искушать судьбу. Только сидя в своей уютной кухне и вспоминая подробности этого чудесного дня за чашкой чая, я вдруг осознал, что должен сидеть сейчас в купе поезда, следующего по маршруту Москва — Санкт-Петербург. Жар обдал меня с головы до ног, и я кинулся звонить отцу:
— Па, прости негодяя, а? — сходу начал я.
— Денис, что опять стряслось? — отец был явно обижен.
— Пап, ты не поверишь, но я, кажется, встретил свою судьбу.
— Слушай, ну ты даешь! Еще толком из одной передряги не выпутался, а уже в другую лезешь! — папа и не думал смягчать тон.
— Отец, а с каких это пор любовь — искренняя, чистая и настоящая — стала передрягой? — начал сердиться и я.
— Сынок, прости. Я, наверное, погорячился, но это так неожиданно.
— Па, так для меня это тоже неожиданно. Я понимаю все твои сомнения, но я уже не мальчик. Поверь, то, что случилось сегодня, совершенно невероятно, — и я поведал отцу сегодняшнюю историю.
— Да-а-а-а… — только и смог вымолвить папа. — Чудеса продолжаются. Если позволишь, я обязательно позвоню Соколову и попрошу его комментариев, как стороннего наблюдателя.
— Позвони-позвони, думаю, он тебя сильно развеселит!
— Ладно, сын. Раз гора не идет к Магомету… Я в понедельник приеду, посмотрим, что это за Сухов. Давай, жених, дерзай!
Ночью я не смог спать. Голова немного кружилась при одном лишь воспоминании Катиного лица: нос с небольшой горбинкой, большие широко посаженные глаза и чистая белая словно полупрозрачная кожа… Промучившись часов до 3 ночи, я встал, сварил крепкого кофе и достал томик Есенина. Ничего другого делать или читать не хотелось.
В 9.00, на целый час раньше, я входил в подъезд хрущевской пятиэтажки. Нажимая кнопку звонка, я услышал, как этажом выше хлопнула дверь.
— Светка, ты что-то забыла? — дверь открылась, и на пороге предстала Катя в домашнем халате.
