обстояло дело по бумагам. Полуразрушенный склад принадлежал крохотной фирме «Атос», оформленной на подставное лицо. Снаружи даже опытный специалист не смог бы разглядеть тщательнейшим образом организованный периметр охраны, через который могла проскочить разве только мышь.
Микроавтобус въехал в ангар, и тяжелая стальная дверь бесшумно закрылась. Только после этого пассажиры покинули машину и направились к неприметному проему в обшарпанной стене. Открылась массивная бронированная дверь, совершенно неприметная снаружи, и Светлана вместе со спутниками вошла в отремонтированное помещение со спертым кондиционированным воздухом. Создавалось впечатление, что это изолированный бункер. Так оно и было на самом деле. Виной всему были ядовитые химические испарения, которые наполняли не только внутренние производственные помещения, но и присутствовали в немалой концентрации в воздухе на территории завода. После краткого ознакомления со своим отдельным рабочим кабинетом, Калиоку повели на территорию завода, выдав персональный респиратор.
То, что Светлана увидела в производственных цехах, заставило ее сердце сжаться от боли. Практически во всех помещениях стоял едва заметный туман, но его специфический запах пробирался даже сквозь респиратор. Рабочие, среди которых были и мужчины, и женщины, были похожи на узников концлагеря: в крайней степени истощения, практически лысые, с болезненно желтой сморщенной кожей. Их движения были замедленны. Из динамиков на пределе громкости раздавались «проповеди» Великого Радоша. Один из рабочих шел вдоль центрального прохода, толкая перед собой тележку, груженую мешками с каким-то сыпучим веществом. Вдруг он споткнулся и упал. Его тело затряслось в конвульсиях, глаза закатились, а изо рта выступила пена. Светлана бросилась к нему, но в последний момент шедший рядом руководитель завода брат Каспи схватил ее за руку.
— Не прикасайтесь к нему, Калиока, это небезопасно. Здесь есть люди, которые позаботятся о несчастном. Он не выдержал испытания, поскольку не покаялся искренне в своих грехах.
Светлана не стала спорить. Вернувшись в прохладу заводоуправления, она попросила аудиенции у директора.
— Конечно, сестра, заходи, — брат Каспи был сама любезность.
— Брат, я хотела спросить, почему здесь, на территории заводоуправления, мы не слышим речей Великого Радоша? Это, на мой взгляд, несомненно должно облегчать нашу работу и направлять ее в верное русло! — Светлана уже поняла, что ей придется играть определенную роль, если она не хочет закончить свои дни насильственной смертью.
— О, сестра! Это одно из тяжелых послушаний, которые возложил на нас Великий Радош. Такова его воля! Работники в цехах наслаждаются медом его речей, но испытывают на себе воздействие ядовитых испарений, и только искренне раскаявшийся верный слуга господина нашего может выжить в этих условиях. Это проверка, великая проверка. Но еще большее испытание возложено на нас! Мы дышим чистым воздухом, но абсолютно изолированы от чистого источника, целебного родника проповедей любимого господина. Вот увидишь, Калиока, насколько это тяжело, и мы обязаны выжить, обязаны сохранить верность и исполнить то, что возложено на нас!
Светлана сдерживалась всеми силами. Смех — гомерический хохот — рвался наружу с непреодолимой силой. Она сделала вид, что закашлялась.
— О, Каспи, да разве можно это вынести?!
— Можно сестра! И не только можно, но и должно! Великий Радош молится за нас и ждет от нас успешной работы.
— Я поняла. Брат Каспи, скажи, а что производят здесь? Господин сказал мне, что эту тайну я узнаю только в стенах завода.
— Да, Калиока, такова воля Великого Радоша. Мы производим здесь «порошок счастья» для заблудших. Дело в том, что приблизились последние времена. Настает время истины! В живых останутся только те, кто признает своим господином Великого Радоша, остальные же должны уйти в вечное небытие. Но господин наш не знает пределов милосердия и любви! Он заботится даже о неверных! О тех, кто отверг его! И для них мы готовим этот «порошок счастья». Приняв его раз, они уже не в силах прекратить этот процесс. Они сразу забывают о боли, страданиях и несчастьях. И… Умирают, будучи абсолютно счастливыми, максимум через год. Ты видишь, сестра, насколько гуманный наш господин! Это просто чудо! — на глазах «брата» выступили слезы. — Эти эрпецешные ублюдки говорят всем, что Бог будет судить людей, будет их наказывать и бросит в огонь! Глупцы и невежи! Бог добр, он любит всех и не хочет никому причинять страдания, легко и гуманно избавляя от бремени бестолковой земной жизни, лишенной служения истинному господину.
— О, да! — театрально прослезилась Светлана. — Велик господь наш Радош! Велики дела его!
— Да, Калиока, да! Мы счастливые, мы избранные. Иди, начинай работать во славу человечества!
Светлана все прекрасно поняла. Здесь было организовано производство какого-то синтетического наркотика, а она — Светлана Озерова, ныне Калиока — теперь принимает активное участие в его распространении. Смириться с таким положением дел было категорически невозможно. Она, наконец, приняла окончательное решение бежать! Но она не была столь наивной, чтобы не понимать — ее не отпустят. Слишком много она знает. Так что попытка у нее может быть только одна. В случае неудачи в лучшем случае Светлана попадет в штат работников предприятия, где будет наслаждаться проповедями Великого Радоша, вдыхая ядовитые испарения. И она начала внимательно приглядываться к своему ближайшему окружению…
Следствие по моему делу шло весьма успешно. После ареста и смерти Голопупенко мне назначили вполне вменяемого следователя, который в свое время очень уважительно относился к покойному Соколову. Адвокат знал свое дело, да и коллеги убиенного депутата уже успокоились, перестав проявлять особую активность в стремлении повесить на меня «всех собак». Несмотря на это, вероятность, что я отделаюсь условным сроком, была очень мала. Дмитрий Петрович откровенно пообещал, что дадут мне не более полутора, максимум — двух лет. Не могу сказать, что это известие сильно выбило меня из колеи. Да, конечно, Бутырка уже стала для меня родным домом, где все было привычно и знакомо. В случае же получения срока, меня ждал этап, новая зона — полная неизвестность. С другой стороны, у меня будут в высшей степени положительные рекомендации, да и дело, которым я занимаюсь здесь, уверен, будет востребовано и на новом месте.
Больше всего меня страшил суд… Нет, я боялся не строгого взгляда судьи и томительного ожидания окончательного приговора. Я понимал, что Катя скорее всего не сможет не приходить на судебные заседания, где, совершенно очевидно, должна присутствовать в качестве свидетеля Даша… О! Мне становилось плохо от одной мысли, что эта встреча произойдет! В письмах я попытался намекнуть жене, что быть может ей не стоит приходить в здание суда, но она отвергла эту мысль напрочь, упрямо заявив, что должна быть в суде, поскольку там будет решаться моя судьба.
На деле же все получилось не так страшно, как я это себе представлял. Судья, женщина лет около 60, казалось, понимала всю пикантность ситуации и насколько возможно не заостряла внимание на скользких вопросах. Даша появилась на одном из заседаний, дала свидетельские показания и по окончании покинула здание суда. Катя же приходила регулярно, садилась подальше в уголке и тихо сидела большей частью уткнувшись в какую-то книгу. Я сразу понял, что она молилась: ее губы едва заметно шевелились. Удивительно, но Катино присутствие очень поддерживало меня. Я по-прежнему боялся прямо смотреть ей в глаза, бросая взгляды украдкой. Каждый раз я искренне удивлялся. Нет, ну правда! Надо же быть ТАКИМ идиотом?! И чего мне не хватало?! От жены на самом деле было трудно оторвать взгляд, даже несмотря на строгий деловой костюм, полное отсутствие косметики и немного усталый скорбный вид.
Наконец настал решающий момент вынесения приговора.
— Именем Российской Федерации, — торжественно начала судья. Я с трудом оторвал взгляд от мысков своих ботинок и посмотрел на Катю. Она, будто что-то почувствовав, перевела взгляд с судьи на меня. Наши глаза встретились… Я невольно вспомнил ту нашу чудесную встречу в кабинете Соколова, когда я утонул во взгляде этих волшебных голубых глаз. Вот и сейчас. Я ничего не желал так сильно, как заключить жену в объятия и никогда более с ней не разлучаться, — назначить наказание в виде лишения свободы сроком полтора года с отбыванием наказания в исправительно-трудовой колонии общего режима.
