— Если ты не прекратишь, Розетта, я сейчас выйду и надеру тебе задницу! — Тут она увидела меня. — Чё надо? Если это счет, я те ничем не помогу. Этим занимается мой муж. Он сегодня работает.
— Это не счет. — Розетта пнула мяч в мою сторону, скорчив гримасу, которая сменилась неохотной улыбкой, когда я остановил его ногой, а потом мягко катнул назад. — Я просто хочу поговорить с вами.
— Те придется подождать. Я неодета.
Голова женщины исчезла. Розетта вновь ударила по мячу, он полетел по высокой дуге в сторону от меня под крик: „Чамба!“ — но мне удалось поймать его прежде, чем он врежется в стену.
— Нельзя трогать мяч руками, старый грязный сукин сын, — заявила девочка. — Это пенальти.
— Розетта, что я говорила насчет твоего поганого рта? — Мамаша появилась на крыльце, накинув тонкий желтый шарф поверх бигуди. Под шарфом они напоминали коконы насекомых, которые, вылупившись, могут оказаться ядовитыми.
— Старый грязный гребаный козел! — крикнула Розетта, а потом побежала по Мерседес-стрит в сторону „Манки уорд“, гоня перед собой мяч и неистово хохоча.
— Чё те надо? — Мамаша в свои двадцать два выглядела чуть ли не на пятьдесят. Несколько зубов отсутствовали, а под одним глазом еще не полностью сошел фингал.
— Хочу задать несколько вопросов.
— С какой стати мне на них отвечать?
Я вытащил бумажник, предложил ей пятерку.
— Не задавайте вопросов — и не услышите лжи.
— Ты не отсюда. Выговор как у янки.
— Вы хотите получить деньги или нет, миссис?
— Зависит от вопросов. Размера моего гребаного лифчика я те не скажу.
— Для начала меня интересует, как давно вы здесь живете.
— В этом месте? Недель шесть. Гарри думал, что найдет работу на складе „Манки уорд“, но там никого не нанимают. И он пошел на Поляну. Знаешь, чё это?
— Место, где можно найти работу на один день?
— Ага, и он работает с ниггерами. Девять долларов за целый рабочий день с ниггерами. Он говорит, та же западно-техасская тюрьма.
— Сколько вы платите за аренду?
— Пятьдесят в месяц.
— Дом обставлен?
— Частично, можно сказать. Чертова кровать и чертова газовая плита, которая скорее всего убьет нас всех. И в дом не пущу, не раскатывай губы. Я тебя знать не знаю.
— Лампы или что-то такое есть?
— Ты рехнулся, мистер.
— Есть?
— Да, две. Одна работает, другая нет. Я тут не останусь, будь я проклята, если останусь. Он говорит, что не хочет возвращаться к моей матери в Мозель, но тем хуже для него. Я тут не останусь. Чуешь, как воняет?
— Да, мэм.
— И это говно, красавчик. Не кошачье говно, не собачье, а человеческое. Работать с ниггерами — это одно, но жить, как они? Нет, сэр. Ты все?
Я еще не закончил, хотя хотелось бы. Она вызывала у меня отвращение, и я сам вызывал у себя отвращение, потому что судил ее. Она же ни в чем не виновата, узница своего времени, обстоятельств и этой пропахшей говном улицы. Но я продолжал смотреть на бигуди под желтым шарфом. На толстых синих насекомых, которые никак не вылупятся из кокона.
— Никто не задерживается здесь надолго, так?
— На Седес-стрит? — Рукой с сигаретой она обвела улицу, ведущую к пустынной автостоянке и огромному складу, заполненному вещами, каких у нее никогда не будет. Жмущиеся друг к другу лачуги со ступенями из крошащихся шлакоблоков и разбитыми окнами, закрытыми кусками картона. Дети-замарашки. Старые, проеденные ржавчиной „Форды“, „Хадсоны“, „Студебекер-ларксы“. Безжалостное техасское небо. А потом с ее губ сорвался жуткий смешок, полный удивления и отчаяния.
— Мистер, это автобусная остановка на дороге в никуда. Я и эта маленькая засранка возвращаемся в Мозель. Если Гарри не захочет уехать с нами, мы уедем без него.
Я достал из кармана карту, оторвал полоску бумаги, написал номер моего домашнего телефона в Джоди. Добавил еще пятерку, протянул ей. Она смотрела на деньги и бумажку, но не брала их.
— Зачем мне твой номер? У меня нет телефона. Да и телефонной линии тут нет. Это междугородный номер.
— Позвоните мне, когда определитесь с отъездом. Это все, чего я хочу. Позвоните и скажите: „Мистер, это мама Розетты, и мы переезжаем“. Ничего больше.
Я видел, как она прикидывает, что к чему. Много времени у нее на это не ушло. Я предлагал десять долларов, а ее муж получал девять, вкалывая под горячим техасским солнцем целый день. Потому что на Поляне не слышали про полторы ставки по выходным. И про эти десять долларов муж ничего не знал.
— Дай мне еще семьдесят пять центов. На междугородный звонок.
— Вот вам бакс. Сдачу потратьте на себя. И не забудьте.
— Я не забуду.
— Уж постарайтесь. Потому что, если забудете, я сумею найти вашего мужа и все ему рассказать. Это важное дело, миссис. Во всяком случае, для меня. Как вас, кстати, зовут?
— Айви Темплтон.
Я застыл в пыли среди сорняков, дыша вонью говна, наполовину переработанной нефти и природного газа.
— Мистер? Что с тобой? У тебя так изменилось лицо.
— Ничего, — ответил я. И возможно, не грешил против истины. Темплтон — не такая уж редкая фамилия. Разумеется, человек может убедить себя в чем угодно, если будет очень стараться. Я тому доказательство, ходячее и говорящее.
— А как зовут тебя?
— Паддентарю, — ответил я. — Спросите еще раз, и я повторю.
Услышав эту детскую шутку, она наконец-то улыбнулась.
— Позвоните мне, миссис.
— Да, хорошо. Теперь уезжай, А если по пути раздавишь мое маленькое отродье, то окажешь мне услугу.
Я вернулся в Джоди и нашел записку, приколотую кнопкой к двери:
Что сие могло означать? Я вошел в дом, чтобы позвонить и выяснить.
Мать тренера Бормана, которая жила в доме престарелых в Эйбилене, сломала шейку бедра, а в ближайшую субботу в ДОСШ намечались „танцы Сейди Хокинс“[115] .
— Тренер уговорил меня присутствовать вместе с ним на танцах и обеспечивать порядок! Он сказал, цитирую: „Как вы можете не пойти на танцы, названные практически в вашу честь?“ Разговор этот состоялся на прошлой неделе. И я как дура согласилась. А теперь он уезжает в Эйбилен, и что остается мне? Присматривать за двумя сотнями помешанных на сексе шестнадцатилетних подростков, танцующих твист и филли? Не думаю, что у меня получится! А если кто-то из мальчишек принесет пиво?
Я подумал, что будет чудо, если не принесет, но решил, что лучше этого не говорить.
— А если начнется драка на автостоянке? Элли Докерти говорила, что в прошлом году на танцы заявилась группа парней из Хендерсона и четверых, по двое с каждой стороны, пришлось отправить в больницу! Джордж, ты поможешь мне на танцах? Пожалуйста?
