Противостояние. Том II

света.

Как только дневная жара сменилась прохладой ночной пустыни, идти стало легче. Его разодранные и перевязанные веревкой спортивные тапочки на резиновой подошве шаркали по асфальту шоссе 15. Он из последних сил тащился вперед, голова его свисала, как цветок увядающего подсолнуха, и он не заметил возникший у него на пути зеленый знак с отражателем, гласивший: ЛАС-ВЕГАС — 30.

Он думал о Малыше. По всем правилам Малыш сейчас должен был быть с ним. Они бы въехали в Цнболу вместе под разносящееся по пустыне громкое эхо от выхлопных труб двухместной тачки Малыша. Но Малыш расписался в своей никчемности, и Мусорщика отправили в пустыню одного.

Его ступни поднимались и впечатывались в мостовую.

— Ци-а-бола! — хрипел он. — Бампти-бампти-бамп!

Около полуночи он рухнул на обочину дороги и погрузился в тяжелую дремоту. Город был уже близко.

Он справится.

Он был вполне уверен, что справится.

Он услышал Малыша гораздо раньше, чем увидел. Это был тяжелый рев выхлопных труб без глушителей, несущийся на него с востока и оскверняющий день. Звук поднимался по шоссе 34 от Юмы, штат Колорадо. Его первым импульсом было спрятаться, как он прятался от нескольких уцелевших людей, которых видел еще в Гэри. Но в этот раз что-то заставило его остаться на месте — встать со своим велосипедом на обочине дороги, боязливо оглядываясь через плечо.

Рев становился все громче и громче, а потом на хроме сверкнуло солнце и (ОГОНЬ??!) что-то яркое и оранжевое.

Водитель увидел его. Он затормозил так, что выхлопные трубы выдали целую пулеметную очередь. На расплавленном асфальте остались глубокие следы от покрышек, а потом машина очутилась рядом с ним, но подъехала не плавно, а рывками, тяжело дыша, как загнанный зверь, которого не известно, можно ли приручить. Оттуда стал вылезать водитель, однако поначалу Мусорщик пялился только на тачку. Он разбирался в машинах и любил их, хотя никогда не имел даже ученических прав. Эта была просто красоткой — кто-то годами работал над ней, потратил тысячи долларов на эту штуковину, которую можно было увидеть лишь на выставках экзотических автомобилей, вложил в нее труд и любовь.

Это был двухместный «форд» 1932-го, но хозяин не ограничился обычными усовершенствованиями. Он продолжал возиться с «фордом», превращая его в пародию на все американские тачки, в сверкающий экипаж из научной фантастики, с нарисованными от руки языками пламени, вырывавшимися из многочисленных нарисованных труб. Рисунок отливал золотом. В хромированных выхлопных трубах, вытянутых почти во всю длину машины, яростно отражалось солнце. Ветровое стекло вздулось пузырем. Чтобы установить на задние колеса такие гигантские шины, владельцу пришлось пойти на немалые ухищрения. Из капота вырастал похожий на кошмарный радиатор отопления компрессор наддува. Крыша сзади сужалась в черный акулий хвост, усеянный красными, похожими на угольки пятнышками. На обоих боках красовалось одно слово с наклоном назад, чтобы усилить ощущение скорости: «МАЛЫШ».

— Эй ты, длинный уродец, — растягивая слова, окликнул его шофер, и Мусорщик переключил внимание с нарисованных языков пламени на водителя этой бомбы на колесах.

Ростом он был около пяти футов и трех дюймов. Завитые, уложенные, напомаженные и покрытые бриллиантином волосы добавляли к его росту еще дюйма три. Все локоны соединялись над воротничком не просто в утиной гузке, а живом воплощении всех причесок а-ля утиная гузка, обожаемых панками и хулиганами по всему белому свету. На ногах у него были остроносые черные сапоги с эластичными голенищами и каблуками, прибавлявшими к росту Малыша еще три дюйма и, таким образом, приближавшими его к вполне приличным пяти и девяти. Его узкие полинявшие джинсы были такими тесными, что легко угадывались все цифры на монетках в карманах. Каждая обтянутая тканью изящная маленькая ягодица казалась скульптурно вылепленной, а ширинка выглядела так, словно он засунул туда замшевую сумку с мячиками для гольфа. Он носил шелковую рубашку «Западный стиль» цвета бургундского вина, украшенную желтой отделкой и пуговицами из фальшивых сапфиров. Его запонки были похожи на отполированную кость, и позже Мусорщик убедился, что так оно и было на самом деле. Малыш имел два набора запонок: одни — из человеческих коренных зубов, другие — из резцов доберман-пинчера. Поверх фантастической рубашки, несмотря на дикую жару, он надел черную кожаную куртку мотоциклиста с орлом на спине. Она вся была испещрена молниями, зубцы которых сверкали как бриллианты. С плечей и пояса свисали три заячьи лапки — белая, коричневая и ярко-зеленая. Куртка, еще более вычурная, чем рубашка, щеголевато поскрипывала от обильной масляной пропитки. Поверх орла белой шелковой ниткой было вышито все то же слово: МАЛЫШ. Из щели между высокой копной блестящих волос и поднятого воротника сверкающей мотоциклетной куртки выглядывало крошечное бледное кукольное личико с крупными, но безупречно вырезанными надутыми губками, мертвыми серыми глазами, широким лбом без складок и морщин и пухлыми щечками. Он был похож на Крошку Элвиса.

Два револьверных пояса пересекались крест-накрест на его плоском животе, и из каждой болтающейся на бедре кобуры торчал громадный 45-й.

— Эй, парень, чего скажешь? — протянул Малыш.

И единственное, что Мусорщик мог додуматься произнести, было:

— Мне нравится твоя машина.

Это были верные слова. Быть может, единственно верные. Через пять минут Мусорщик сидел на месте пассажира, а двухместный автомобиль разгонялся до обычной скорости Малыша — где-то около девяноста пяти. Велосипед, на котором Мусорщик доехал сюда от восточной части Иллинойса, превратился в крохотное пятнышко на горизонте.

Мусорщик робко заметил, что на такой скорости Малыш не сумеет вовремя обнаружить аварию или затор на дороге, если они наткнутся на таковой (кстати, они уже несколько раз натыкались на преграды, и Малыш под яростный протест громадных шин устраивал настоящий слалом).

— Эй, парень, — сказал Малыш, — у меня ведь реакция. И точный расчет времени. До трех пятых секунды. Ты мне веришь?

— Да, сэр, — слабым голосом произнес Мусорщик. Он чувствовал себя как человек, случайно разворошивший палкой змеиное гнездо.

— Ты мне нравишься, парень, — своим странным монотонным голосом сказал Малыш. Его кукольные глазки уставились поверх светящегося оранжевого руля на мерцающую дорогу. Большие пластиковые игральные кости с черепами вместо точек свисали с зеркала заднего обзора. — Достань-ка пивка там, сзади.

Пиво «Курс» было теплым, а Мусорщик терпеть не мог пива, но он быстро опорожнил одну банку и сказал, до чего же оно вкусное.

— Эй, парень, — отреагировал Малыш, — нет пива, окромя «Курса». Я бы ссал «Курсом», если б мог. Веришь в эти хенки-пенки?

Мусорщик сказал, что, конечно же, верит.

— Меня зовут Малыш. Из Шривпорта, Луизиана. Тебе известно, где это? Эта вот зверюга получала первые призы на всех выставках тачек на Юге. Веришь в эти хенки-пенки?

Мусорщик сказал, что верит, и взял еще одну банку теплого пива. Похоже, это был самый правильный шаг в сложившейся ситуации.

— А как тебя кличут, парень?

— Мусорщик.

— Как? — На одно жуткое мгновение мертвые кукольные глазки задержались на лице Мусорщика. — Ты шутишь со мной, парень? Никому не стоит шутить с Малышом. И тебе лучше поверить в эти хенки-пенки.

— Я верю, — со всей серьезностью заявил Мусорщик, — но меня так называют. Потому что я раньше любил поджигать мусорные баки, почтовые ящики и многое другое. Я спалил пенсионный чек старухи Семпл. За это меня отправили в исправилку. А еще я спалил методистскую церковь в Поутэнвилле, Индиана.

— Да ну? — восхищенно воскликнул Малыш. — Парень, да ты вроде еще психованней, чем крыса в сортире. Это классно. Мне нравятся психи. Я и сам псих. Совсем спятил.