Противостояние. Том II

паршиво.

Среди разного хлама у себя в карманах Стю отыскал огрызок карандаша, блокнот (вся организационная писанина Свободной Зоны, когда-то представлявшаяся не менее важной, чем сама жизнь, теперь казалась просто глупым ребячеством) и кольцо с ключами. Он долго и озадаченно рассматривал ключи, без конца вытаскивая их последние несколько дней и все время удивляясь очень болезненным приступам грусти и ностальгии. Вот этот был от его квартиры. Этот — от почтового ящика. Этот — запасной ключ от машины, «доджа» 1977-го, здорово проржавевшего. Судя по всему, тачка до сих пор стояла возле его многоквартирного дома 31 по Томпсон-стрит в Арнетте.

На кольце еще висела карточка в пластиковом чехольчике: «СТЬЮ РЕДМАН — ТОМПСОН-СТРИТ, 31 — ТЕЛ. (713) 555–6283». Он снял ключи с кольца, мгновение задумчиво подкидывал их на ладони, а потом отшвырнул прочь. Остатки того, кем он когда-то был, полетели в канаву и застряли в засохшем кустике шалфея, где они, как он полагал, и останутся до скончания времен. Он вытащил из чехольчика картонную карточку с адресом, а потом вырвал чистый листок из блокнота.

Дорогая Фрэнни, — написал он на самом верху.

Он сообщил ей все, что происходило, пока он не сломал ногу. Он написал, что надеется снова увидеть ее, но сомневается, что судьбе это будет угодно. Ему оставалось рассчитывать в лучшем случае только на то, что Коджак сумеет отыскать обратную дорогу в Зону. Он рассеянно вытер слезы с лица тыльной стороной ладони и написал, что любит ее. Я надеюсь, что ты погорюешь обо мне, а потом справишься с этим, — на-2 писал он. — Ты и малыш должны жить. Сейчас это самое важное. Он поставил свое имя в конце, сложил листок в несколько раз, сунул записку в чехольчик для карточки с адресом, а потом ад прикрепил кольцо от ключей к ошейнику Коджака.

— Хороший пес, — сказал он, когда с этим было покончено. — Не хочешь сходить поискать чего- нибудь? Найти зайца или еще кого, а?

Коджак вскарабкался по склону, на котором Стю сломал себе ногу, и пропал. Стю следил за ним одновременно с горечью и восхищением, пока он не скрылся из виду, а потом взял консервную банку, которую Коджак притащил ему вчера вместо сухой ветки после одной из своих прогулок. Он набрал в нее грязную воду из канавки. Когда вода отстоялась немного, грязь осела на дно. Получилось поганое питье, но, как сказала бы его мать, гораздо поганее, когда нет никакого. Он медленно пил воду, понемногу утоляя жажду. Глотать было больно.

— Жизнь все-таки большая сука, — пробормотал он, а потом рассмеялся над собой. На одну-две секунды он приложил пальцы к опухшему горлу, прямо под нижней челюстью, желая унять боль. Откинулся на спину, вытянул ногу перед собой и погрузился в дремоту.

Он резко очнулся где-то через час, цепляясь от бессознательного страха за песчаную почву. Ему что, снился кошмар? Если так, кажется, он еще продолжается. Земля медленно двигалась под его ладонями.

«Землетрясение? У нас тут землетрясение?»

На мгновение он склонился к мысли, что это, должно быть, бред, что у него вновь начался жар, пока он дремал. Но, оглянувшись на склоны, он увидел, что грунт сползает вниз небольшими мутными слоями. Перед его изумленным взором, подпрыгивая, проносились камушки, искрясь вкраплениями слюды и кварца. А потом послышался отдаленный грохот, похожий на глухой удар, казалось, он протолкнулся прямо в его уши. Мгновение спустя он уже задыхался, словно почти весь воздух неожиданно выкачали из рытвины, прорезанной водным потоком.

Над ним раздался воющий звук. Силуэт Коджака застыл на западном краю рытвины, пес припал к земле, поджав хвост и уставясь на запад, в сторону Невады.

— Коджак! — в панике закричал Стю. Звук глухого удара вселил в него ужас — это было так, словно Бог неожиданно ступил ногой на поверхность пустыни где-то неподалеку.

Коджак, скуля, сполз вниз по склону и подбежал к нему. Проведя рукой по спине пса, Стю почувствовал, что тот дрожит. Ему надо было увидеть, он должен был. К нему неожиданно пришла уверенность: то, чему суждено было произойти, происходило. Прямо сейчас.

— Мне нужно выбраться, малыш, — пробормотал Стю.

Он пополз к восточному склону рытвины. Тот вздымался чуть круче, но там было больше уступов и выбоин, чтобы цепляться за них. Последние три дня он думал, что, возможно, сумеет взобраться по нему наверх, но не видел в этом смысла. На дне рытвины склоны худо-бедно укрывали его от сильного ветра, и там была вода. Но теперь он должен был взобраться наверх. Он должен увидеть. Стю тащил сломанную ногу за собой как деревяшку. Он привстал на руках и вытянул шею, чтобы увидеть верх рытвины. Тот показался очень высоким и очень далеким.

— Не смогу одолеть, малыш, — пробормотал он Коджаку, но все равно снова пополз вперед.

Новая груда мелких камней образовалась на дне от… землетрясения. Или что это там было. Стю переполз через нее и начал дюйм за дюймом продвигаться вверх по склону, отталкиваясь руками и левым коленом. Он одолел двенадцать ярдов, а потом сполз на шесть, прежде чем сумел ухватиться за выступающий кусок кварца и затормозить скольжение.

— Нет, никогда не одолеть, — тяжело выдохнул он и сделал остановку.

Через десять минут он снова пополз и одолел еще десять ярдов. Передохнул. Двинулся дальше. Добрался до места без выступов и вынужден был ползти влево, пока не отыскал, за что ухватиться. Коджак следовал за ним, наверняка удивляясь, зачем этот дурак лезет вверх, бросив свою воду и свой чудесный теплый огонь.

«Тепло. Слишком тепло».

Должно быть, возвращается жар, но по крайней мере хоть дрожь унялась. Пот струился по его лицу и рукам. Волосы, пыльные и сальные, лезли ему в глаза.

«Боже, я весь горю! Наверняка уже под сорок…»

Он случайно бросил взгляд на Коджака. Ему понадобилась почти минута, чтобы осознать то, что он увидел. Коджак тяжело дышал. Дело было не в лихорадке или не только в ней, потому что Коджак тоже страдал от жары.

Над головой неожиданно пронеслась стая птиц и бесцельно закружила в воздухе, издавая резкие крики.

«Они тоже это чувствуют. Чем бы это ни было, птицы тоже почуяли это».

Он снова пополз, и страх придавал ему силы. Прошел час. Два. Он сражался за каждый фут, за каждый дюйм. К часу дня он оказался лишь в шести футах от верха. Ему уже стали видны куски асфальтового покрытия, торчавшие над ним. Всего шесть футов, но склон тут был очень крутой и гладкий. Один раз он попытался поползти, извиваясь как червяк, но рыхлый гравий, находящийся под слоем асфальта, начал осыпаться под Стю, и теперь он боялся, что стоит ему шевельнуться, как он снова рухнет прямо на самое дно, скорее всего сломав при этом вторую проклятущую ногу.

— Приехали, — пробормотал он. — Красивенькое зрелище, твою мать. Что теперь?

Что теперь — выяснилось очень быстро. Хоть он и не шевелился, грунт начал уходить из-под него. Он соскользнул на дюйм и скрюченными пальцами вцепился в землю. Его сломанная нога пульсировала от боли, а таблетки Глена он забыл сунуть в карман.

Он соскользнул еще на два дюйма. Потом на пять. Левая нога повисла без опоры. Он держался только руками и тут увидел, что они начали соскальзывать, оставляя за собой десять маленьких бороздок в сырой почве.

— Коджак! — отчаянно вскрикнул он, уже ни на что не надеясь. Но вдруг Коджак оказался рядом. Стю вслепую обхватил его за шею, не рассчитывая на спасение, а лишь, как утопающий, цепляясь за то, что оказалось под руками. Коджак не сделал ни единой попытки стряхнуть его с себя. Он впился в землю когтями. На мгновение Стю с Коджаком застыли как живая скульптура. Потом Коджак двинулся вперед, дюйм за дюймом. Из-под его лап вырывались мелкие камушки и фонтаны песка. Они летели прямо в лицо Стю, и он закрыл глаза. Коджак волок Стю, дыша ему в правое ухо как воздушный компрессор.