Противостояние. Том II

Книги теперь стали бесплатными. Идеи тоже бесплатными. Порой эта мысль приводила его в восторг. А иногда пугала.

Листы, на которых он писал, были скреплены металлической спиралью. В этот блокнот он записывал все свои мысли: одна его половина была дневником, другая — списком приобретений. Он открыл в себе страсть к составлению списков и даже пришел к мысли, что один из его предков, должно быть, служил бухгалтером. Он обнаружил, что, когда разум чем-то расстроен, составление списков нередко успокаивает его.

Он вернулся к открытой чистой странице и начал рисовать замысловатые узоры на полях.

Ему казалось, что все вещи из прежней жизни, в которых они нуждались или которые просто хотели иметь, хранились в остановившейся электростанции в восточном Боулдере, как пыльные сокровища в темном шкафу. Неприятное чувство, похоже, одолевало тех, кто собрался в Боулдере, чувство, вышедшее из глубины почти на самую поверхность: они были похожи на горстку испуганных ребятишек, бродивших по заброшенному дому после наступления темноты. В каком-то смысле место выглядело как прогнивший город призраков. Возникало ощущение, что их пребывание здесь временное, что они тут ненадолго. Был среди них один человек, парень по фамилии Импенинг, который когда-то жил в Боулдере и работал охранником на заводе Ай-би-эм, расположенном на отрезке Боулдер-Лонгмонт. Импенинг, казалось, стремился всех взбудоражить. Он болтался без дела и рассказывал людям, что в 1984-м в Боулдере выпал снег толщиной полтора дюйма к 14 сентября и что к ноябрю здесь будет такой холод, что даже медные обезьянки на дверных ручках отморозят себе яйца. Ник хотел бы как можно быстрее положить конец таким разговорам. И не только потому, что, доведись Импенингу служить в армии, его давно бы разжаловали за подобную трескотню, это был пустой аргумент, если он вообще мог считаться аргументом. Главным было то, что слова Импенинга не имели бы никакой власти над людьми, если бы те могли переехать в дома, где горит свет, а радиаторы начинают излучать тепло сквозь решетки от одного нажатия пальцем на кнопку. Если этого не произойдет к наступлению первых холодов, Ник боялся, что люди просто начнут потихоньку убираться отсюда, и никакие на свете собрания, представители и ратификации не остановят их.

По словам Ральфа, на электростанции все обстояло не так уж плохо, по крайней мере с тем, что было на виду. Некоторые агрегаты выключил обслуживающий персонал, другие заглохли сами по себе. Два или три больших турбогенератора перегорели — возможно, в результате какого-то последнего скачка напряжения. Ральф сказал, что кое-где обмотку на некоторых уцелевших генераторах придется заменить, и полагал, что они с Брэдом Китчнером и командой из дюжины ребят сумеют справиться с этим. Гораздо более многочисленная команда требовалась для замены ярд за ярдом почерневшей и обгоревшей медной обмотки на вышедших из строя турбогенераторах. На денверских складах было полно медной проволоки; Ральф с Брэдом сами ездили туда на прошлой неделе и проверяли. Если будет достаточно помощников, они рассчитывали зажечь свет к Дню труда.[1]

— И тогда мы закатим самую потрясную вечеринку, какую только видел этот городишко, — сказал Брэд.

Правопорядок. Вот что еще беспокоило его. Справится ли Стю Редман с такой задачей? Тот не хотел браться за эту работу, но Ник надеялся, что сумеет убедить Стю… а если коса найдет на камень, он может попросить дружка Стю, Глена, помочь ему. Что действительно угнетало его, так это воспоминания, все еще слишком свежие и болезненные, чтобы отмахнуться от них, об его собственном коротком и кошмарном пребывании в Шойо в качестве тюремщика. Умирающие Винс и Билли и скачущий по камере Майк Чилдресс, вопящий сорванным голосом: «Голодовка! Я объявляю голодовку!»

У него все ныло внутри, когда он думал о том, что им могут понадобиться суды, тюрьмы и… может быть, даже палачи. Господи, здесь же люди Матушки Абагейл, а не темного человека! Впрочем, он полагал, что темный человек не станет утруждать себя такой рутиной, как суды и тюрьмы. Его наказания будут немедленными, действенными и тяжкими. Ему не понадобится пугать тюрьмой — достаточно будет трупов, висящих на крестах из телеграфных столбов вдоль I-15 и кормящих птиц.

Ник надеялся, что большинство нарушений будут несерьезными. Уже было несколько случаев пьянства и мелких беспорядков. Один парнишка, еще слишком молодой, чтобы водить машину, катался на тачке вверх и вниз по Бродвею и пугал людей. В конце концов он въехал в разбитый хлебный фургон и расшиб себе лоб — и, по мнению Ника, еще легко отделался. Люди, которые видели его в машине, понимали, что он слишком мал, чтобы садиться за руль, по ни один не почувствовал за собой права положить этому конец.

«Власть». «Организация». Он написал эти слова в своем блокноте и обвел их двойным кружком. То, что они — люди Матушки Абагейл, не ограждает их от слабости, тупости и дурных компаний. Ник не знал, дети они Господа или нет, но, когда Моисей спустился с горы, тот, кто не поклонялся золотому тельцу, увлекался азартными играми, — это он знал. И они не должны закрывать глаза на вероятность того, что кого-то могут порезать за игрой в карты или пристрелить из-за женщины.

«Власть». «Организация». Он еще раз обвел слова кружком, и теперь они стали похожи на пленников за тройным забором. Как хорошо они сочетались друг с другом… и как грустно звучали.

Вскоре после этого к нему зашел Ральф.

— К нам завтра прибывают еще ребята, Никки, — сказал он. — А послезавтра — целый парад. В той, второй партии больше тридцати.

Хорошо, — написал Ник. — Ручаюсь, скоро у нас будет врач. Так гласит теория вероятностей.

— Ага, — сказал Ральф. — Мы становимся настоящим городом.

Ник кивнул.

— Я тут поболтал с парнем, который привел сегодняшнюю группу. Его зовут Ларри Андервуд. Ушлый он малый, Ник. Острый как гвоздь.

Ник поднял брови и начертил в воздухе знак вопроса.

— Ну смотри, — сказал Ральф. Он знал, что означал знак вопроса у Ника: если можешь, дай больше информации. — Я думаю, он на шесть-семь лет старше тебя и, может, на восемь-девять младше этого Редмана, но он из тех ребят, про которых ты говорил, что их нужно отыскать побольше. Он задает верные вопросы.

???

— Во-первых: кто тут главный? — пояснил Ральф. — Во-вторых: что же дальше? В-третьих: кто за это отвечает?

Ник кивнул. Да, вопросы верные. Но хороший ли он человек? Ральф может оказаться прав. Но он может и ошибаться.

Я постараюсь встретиться с ним завтра и познакомиться, — написал он на чистом листе бумаги.

— Ага, тебе стоит с ним потолковать. Он верно все сечет. — Ральф потоптался на месте. — И еще я немного поболтал с Матушкой Абагейл, пока к ней не пришел этот Андервуд со своими ребятами. Поговорил, как ты меня просил.

???

— Она говорит, нам надо… ну, нельзя мешкать. Надо браться за дело. Она говорит, люди болтаются тут как дерьмо в проруби и нужны парни, которые бы руководили ими и указывали, где встать им и что делать.

Ник откинулся на спинку стула и беззвучно расхохотался. Потом он написал: Я был уверен, что она так думает. Я поговорю завтра со Стю и с Гленом. Ты напечатал афишки?

— Аа! Те самые! Черт, конечно! — воскликнул Ральф. — Я же полдня там проторчал. — И он вытащил и показал Нику один экземпляр. Все еще сильно пахнувшая чернилами мимеографа листовка была большой и броской. Графическое оформление Ральф придумал сам.

ОБЩЕЕ СОБРАНИЕ!!!

ВЫДВИЖЕНИЕ И ВЫБОРЫ ПРАВЛЕНИЯ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ!

8.30 вечера, 18 августа, 1990.