Одна бабушка была просто от души рада внуку. Без всяких задних мыслей. А с дядьями... с дядьями договоримся! Люди серьезные, с понятием... шутки любят...
О делах заговорили только назавтра. Уютно расположились на весеннем солнышке; слуги вынесли кресла – высокие, подлокотники в виде спящих львов. Куда спешить? Гость не на день приехал, не на два, всему время найдется: и брюхо потешить, и о делах поговорить, и на охоту сбегать...
– ...ох уж эти 'деньги'! С одной стороны, удобно, спору нет. С другой...
Что 'с другой', было ясно. 'Пенные братья' тоже никак не могли решить окончательно: к добру ли Паламедовы новшества, к худу ли? Везет купец товар морем – все ясно, все на виду. А мешочек-другой с клейменым серебром можно так спрятать, что за месяц не найдешь! Идет купец порожняком, вроде бы, и взять нечего, а у самого новомодных 'денег' припрятано – куры не клюют!
Общие заботы у 'пенного братства' с 'волчатами Автолика'.
– Сбор установили? – Одиссей решил брать быка за рога. – Установили. Сколько платить, известно? Известно. Вот пусть и платят, хоть 'деньгами', хоть чем. Не в 'деньгах' счастье. Мы с отцом так решили.
Очень Толстый покатал вино на языке:
– М-м-м... оно, конечно, верно. Да все равно часть товара через те 'деньги' мимо проходит. Без сбора, – гулкий, сокрушенный вздох. – Мы, конечно, кого на шалостях поймаем – караем, чтоб другим неповадно... Жаль, шалуны не переводятся. А у вас как с этим, на море?
– Да так же, – пожал плечами Одиссей. – Вы лучше о другом подумайте, любезные дядюшки: наши эвбейцы, Навплий с сыном, дальше заглядывают. Слыхали, небось: азартные игры тоже, оказывается, Паламед-умница придумал?! А играть на 'деньги' куда удобнее... Баранами, или там маслом, еще когда рассчитаешься, а тут: выиграл – получи, проиграл – отдавай. Сразу. Вот они и стали на Большой Земле в харчевнях отдельные покои для игр отводить. Содержателям, понятное дело, десятина.
– Удивил! – хихикнул просто Толстый. – У нас у самих таких игорных домов при харчевнях... Вот только в портах пока не выходит закрепиться. А там ведь самая игра, народ при 'деньгах', при товаре...
– Ну-ка, ну-ка, дядюшка, поподробнее, – прищурился Одиссей. – В каких портах? Но имей в виду: Итака – в доле...
'Еще надо курс обмена согласовать: клейменых слитков Дома Мурашу к Паламедовским. И про долговые обязательства... поставки дуба для килевых балок'!..'
Разговор складывался.
Утро выдалось солнечным, ярким, но ветреным. Словно Борей[66], сорвавшись с цепи, вознамерился любой ценой сорвать с трепещущей в страхе листвы разноцветную радугу.
Сорвал.
Или не сорвал – Гелиос раньше высушил?
Шумит, разметанная пронзительным свистом, нежная зелень. Звенит воздух, насквозь пронизан золотыми лучами солнца. Мечутся тени по земле, громко хлопают вывешенные для просушки полотна... Бабушка Амфитея образовалась рядом незаметно – даже оторопь взяла, как это дородная старушка ухитрилась подобраться мышкой?!
– Пойдем, внучок. Проведаем твоего дедушку.
Я невольно вздрогнул.
О таком легко думать и говорить в детстве. Когда не видишь особой разницы между живыми и мертвыми. Когда испуг окружающих выглядит смешным и нелепым. Став взрослым, об этом лучше не вспоминать, не задумываться – иначе можешь неожиданно найти ответ, правильный и страшный, который увлечет тебя за собой в бездны Эреба, без возврата...
– Да, бабушка, пойдем.
Толос[67] дедушки Автолика находился рядом. На склоне пологого холма, в полутысяче шагов за оградой усадьбы Автоликидов. По тропинке шли степенно, как и положено, дабы проникнуться мыслями о вечном. Но проникнуться не удавалось.
Мешал Старик.
С ним творилось даймон знает что. Обычно бесстрастный, он суетился, то и дело сходил с тропы, останавливался, дважды пытался повернуть назад. Но словно невидимый поводок возвращал его на тропу, тащил вперед, к цели нашего путешествия. Несколько раз Старик оборачивался в мою сторону, страдальчески морщился, будто хотел обратиться с просьбой – но так ничего и не сказал.
