Человек Номоса

Он даже не поинтересовался, слышал ли я об этом. Мой отец всегда умудрялся знать все, что ему было надо.

– Когда я плавал на 'Арго', то уже в Колхиде, пока герои возились с руном и упрямыми колхами – я сушей отправился дальше. Меня уверяли, там растет... впрочем, неважно. Я вернулся вовремя, к отплытию. Вернулся – другим. Сейчас я полагаю, что случайно пересек границу Номоса, оказавшись вовне. На краткий миг, но мне хватило. Я вывел корабль по неизвестным путям, я не видел того, что видели остальные; я вернулся домой, но с тех пор Глубокоуважаемые слепнут, когда хотят обратить свой взор в сторону Итаки и некоего Лаэрта. Забывают, теряют нить рассуждений; отвлекаются на что-то иное. Главное: не называть их по имени. Мы часто спорили об этом с Алкимом...

Кусая губы, папа смотрел мимо меня. Я и так знал: дамат Алким по прозвищу Дурной Глаз болеет с зимы. Няня сказала: до осени не доживет.

– Мы спорили с Алкимом. Он считает, что человек Номоса, выйдя за пределы, становится космополитом. Гражданином Космоса. И поэтому...

– На, примерь, – вмешалась мама, подходя ближе. – Вечно вам о глупостях толковать!

Отец послушно накинул плащ, повертелся, внимая маминым приказам. Ожидая, пока она укоротит завязки, осведомился:

– Отплытие намечено из Авлиды?

– Да.

– И на пути в Троаду вы врежетесь во флот Приама. Очень умно. А потом тех, кто сумеет высадиться, будут бить с двух сторон: с суши и с моря. Эх ты, любимец...

– Папа!..

Я задохнулся. Понимать – не для меня, но впервые в жизни я понял.

– Что – папа?! что – папа, я тебя спрашиваю?! Папа едет в деревню! Виноградник лелеять. Плыви спокойно, мальчик мой. Собирай, кого хочешь, прикрывай спину. И скажи этим... героям, когда будешь учить их воевать по-человечески: они могут не брать в расчет Приамовы эскадры. Только не обижайся, Фриниха, Филойтия и Эвмея я у тебя заберу. Под Троей они тебе ни к чему, а мне в самый раз... виноград – дело хлопотное, особенно зеленый!..

– Папа...

– И нечего нюни распускать, – строго сказала мама, запахивая плащ на отце. – Не маленький. Ну как, Лаэрт? не задувает? А то в деревне сыро... вечерами...

Я – самый счастливый человек на свете.

Строфа-II Любимец Глубокоуважаемых

– ...скоро уеду, Пенелопа. И папа – тоже. Вы останетесь без нас: женщины, хозяйки... дети. Предоставленные сами себе. Думаешь, вы справитесь?

Тихий вопрос итакийского басилея Одиссея вплетается в отдаленный шепот ночного прибоя. Кажется, с женщиной говорит само море, над которым нависли бесчисленные глаза-звезды великана Аргуса.

Вот-вот покатятся под безжалостным серпом.

– Справимся, рыжий. Конечно, волчицы не чета ушедшим на охоту волкам... Но логово будет ждать; и волчата будут расти. Иногда, хвала Гермию, Сильному Телом, упрямство способно заменить силу!

Низкий, грудной голос Пенелопы сливается с шорохом ветра в листве, и теперь кажется: море спросило, а ветер ответил.

Ночь.

Море разговаривает с ветром.

Наверное, это очень красиво со стороны. Надо только уметь видеть и уметь слышать.

Надо уметь возвращаться.

– ...Это хорошо. В эру развода небес с землей я предпочел бы иметь за спиной дом, а не западню. Поколение обреченных, рыжая моя! Порченая кровь. Они ведь не просто спешат на войну, горя рвением юнца, которого поманила девка, – навалившись плечом, они пытаются сдвинуть камни старых границ. Любой ценой. Сдвинут, не сдвинут, победители или побежденные... никому не найдется места в новых рубежах. Союзники поневоле, герои на час; разрушенный мост через пропасть. Но если ты уверена в малом: в себе, во мне... в нашем сыне и нашем доме...

– Я уверена, Одиссей.

Ветер еле слышно выводит нежную мелодию, вторя неумолчному шуму прибоя. Кифаред и флейтистка. Им обоим никогда не надоедает вечный дуэт.

– Повтори! повтори еще раз!

– Я уверена, рыжий.

– Я рад это слышать, Пенелопа. Впрочем, мой отец, – скрытая гордость всплывает на поверхность моря и вдребезги, в брызги пены, расшибается о береговые скалы, – он знал, что делает, сразу взяв маленького Телемаха на колени и нарекая внуку имя.

– Это была случайность. И не очень удачная. Свекру следовало бы обождать, пока ребенку не сравняется хотя бы полгода. Боюсь накликать беду, но дети болеют... люди станут злословить, осуждая такую поспешность.

– Надо плохо знать Лаэрта Аркесиада, чтобы сказать: случайность. Теперь наш Телемах – законный