Человек Космоса

– Молодец, Антиной! Герой!

– Гоните бродягу в шею!

– Надоел!

Орали в основном те, кто сидел далеко от филакийца. Когда 'бродяга' ковылял мимо – умолкали. На всякий случай. Кое-кто из женихов решил повторить подвиг Красавчика-Антиноя: в спину нищему полетели объедки. Мы со Стариком и сыном стояли рядом, хмуро следя за творившимся бесчинством. Правда, Телемах не замечал главного: филакиец охал, спотыкался, хватался за поясницу – но в итоге град 'милостыни' пропал втуне. Зато сидящим за столами изрядно досталось от косоруких товарищей. Мой Старик кивал, думая о своем, и улыбался одними глазами.

– Хватит! – голос Телемаха, как ни странно, перекрыл шум. – Оставьте его!

Тишина.

Шелуха подавилась хохотом.

– Экий ты заботливый, Антиной. Словно родной отец, о нашем добре печешься. Может, пора и самому честь знать?

– Экий ты смелый стал, малыш... – прищурился Антиной-Красавчик. – О-о-о, да ты уже не малыш! Тебя уже постригли во взрослые! Небось, достойного человека нашел. И где же такой благодетель сыскался, поведай нам?!

Лучше бы он помалкивал. Мой сын подбоченился:

– Да уж не среди всякой шушеры! Верно говоришь: за достойным человеком теперь далеко плыть приходится. Дома ведь не сыскать!

– Ну и ну! – в притворном умилении всплеснул руками Богатей. – Садись, хозяин, с нами, с непотребными, за стол! Выпьем за твое пострижение. А кто это с тобой рядом? Не тот ли достойный человек, о котором ты говорил? Или ты имел в виду грязнулю-нищего?!

– Это благородный Феоклимен, сын Полифейда, – на сей раз юноше с трудом удалось подавить возобновившийся хохот. – Феоклимен мой гость, и я бы не посмел тревожить его просьбой о пострижении. Освободите место за столом. Эй, кто там? Мяса моему гостю...

'Каждому – свое место, – думал я, садясь с краю за ближайший стол. – Я за столом. Филакиец – на земле, у стены. Женихи... Не хочу убивать. Не буду. Три эпохи в одном дворе: Протесилай, я и они. Три ступени... вверх? вниз?! О небеса! – неужели Геракл в Калидоне смотрел на меня так, как я сейчас смотрю на них?! Стыдно... Можно ли сделать выбор и не раскаиваться потом?!'

– А боги все! все видят! Скоро, скоро всех нахлебников – поганой метлой! скоро!

Шелуха дружно сделала вид, что не расслышала последних слов лже-нищего. Ты хочешь их спасти, филакиец? Тычешь в глаза, кричишь в уши. Или ты помогаешь мне выбрать? Поганой метлой... не мечом, стрелой, копьем – метлой.

Мягкий локоть ткнулся в бок.

– Эй, Феоклимен! Ты, говорят, тово... прорицатель, а? – свойски подмигнул оказавшийся рядом Толстяк.

– Ну?

Это правильно. Вежливость он примет за слабость. Теперь надменно вздернуть бровь. И впиться зубами в копченого дрозда, давая понять, что к беседе не расположен.

Однако Толстяк вцепился репьем:

– А еще говорят, ты из Аргоса бежишь. Прикончил там одного, а очиститься не успел? Может, врут люди? А, Феоклимен?

Буркнуть что-то неразборчивое. Пожать плечами. Ни 'да', ни 'нет'. Смотри-ка, дошло! отстал.

Лишь проворчал напоследок:

– Ну ты смотри, ясновидец. Ясно смотри, значит. Может, дело у нас к тебе будет. Может, и очистит тебя кто. Головой думай...

Моргнул со значением и отвернулся, якобы потеряв к гостю интерес. Я затылком ощущал направленные на меня взгляды. Изучающие. Заинтересованные. Паутина, и центр паутины – я. Мухи делают ставки на паука. Дергают липкие нити. Проверяют. Лелеют великие мушиные замыслы. Эй, шелуха: зачем тебе понадобился беглый-неочищенный прорицатель Феоклимен?!

Зачем?!

Это совсем другие люди. Совсем. Другие. Уж они нашли бы предлог, чтобы не идти на войну! Причем дружно, всей собравшейся здесь толпой. И не пошли бы. Послали бы других, но сами... Может быть, это хорошо? Ведь сумей я тогда отказаться... Они не станут брать крепость штурмом. 'Ого-го – и на стенку!' – не для них. И обходным маневром брать не станут. Эти постараются договориться. А если обломится: встанут под стенами, будут долго и нудно слать парламентеров, торговаться... Нет, убить они тоже способны: придушить спящего подушкой, отравить, 'уронить' невзначай со скалы... Здесь мы похожи. Но сначала они крепко подумают. Взвесят. Прикинут. И если увидят способ убить, по-прежнему оставаясь всем скопом, а не выделяясь – убьют. Это не хорошо и не плохо. Они просто такие. Очень просто. А мы были – другие.

Были?!

Почему – были?! Мы – есть! Я, Диомед, Калхант, Протесилай...

Или все-таки: 'были'?!

Не хочу убивать. Не стану. Поганой метлой.

Иначе война, явившись в мой дом незваным гостем, скажет по-хозяйски: 'Я вернулась!'