Воздух наполнился пряным ароматом.
— Дыши глубже.
Амфитрион старательно засопел. Дышать стало легче, хлюпанье в носу прекратилось. Действует! Меламп тем временем молился — как песню пел. Когда он оказался рядом с ложем, Амфитрион не заметил. Звука шагов слышно не было, лишь слабый шелест. Окунув палочку в чашу, Меламп стал рисовать на груди мальчика какие-то знаки. Знаки жглись — приятно, без боли.
— Выпей. Все, до дна.
Теплый край чаши ткнулся в губы.
— По-хорошему, тебе следовало бы уснуть прямо здесь. А я бы позже истолковал твой сон. Бог в снах являет свою волю…
— Не надо!
Идея вещих снов разонравилась Амфитриону навсегда.
— Вот и я решил, что не надо. Если я усыплю тебя, твой бдительный страж прибьет меня, не смущаясь святостью места. Он из тех, кто сперва кусает, а потом думает. Ладно, обойдемся. К вечеру будешь здоров. Знаки смоешь утром.
И Меламп принялся буднично складывать сумку.
— Благодарю тебя, целитель!
Напыщенность слов смутила мальчика, и он закашлялся.
— Идем, герой, — рассмеялся Меламп. — Завтра сходи в баню. Кривой Гелен содержит отличные бани! А какая там парилка… Хочешь, я сам отведу тебя? В полдень?
— Хочу!
После ломоты тело казалось пустым. Не тело — амфора, из которой вылили все вино. В голове тоже царила веселая пустота. Какой там вечер! Он уже здоров! А ноги у Мелампа черные-черные. Как в смоле измазался.
Мальчик не удержался — хихикнул.
— Смешно? — целитель придержал шаг. — Тогда я тоже посмеюсь. Я Меламп, а твоего сына назовут Мелампигом. Не Черноногий, а Чернозадый. Это еще смешнее, правда? Твое же собственное имя… Ты и впрямь будешь иметь два выхода[51] из многих тупиков. Правда, ни один из них тебе не понравится.
3
— Видел? — заговорщицки прошипел Кефал на ухо спарту.
Оба спрятались в тени ближайшего портика. Трухлявое дерево колонн изъели жучки и оплел вездесущий плющ. Доски эпистелиона[52] рассохлись и растрескались. Стрелы солнечных лучей пробивали их насквозь. В резных капителях колонн, отчаянно чирикая, ссорились воробьи. Вниз сыпался мелкий мусор.
— Что?
В голосе Эхиона маслом по волнам растекалось безразличие.
— У Мелампа — тень! Не в ту сторону.
— Это не тень, — пожал плечами Эхион. — Это хвост.
— Хвост?! — на зрение юноша не жаловался. — Не вижу никакого хвоста!
— Ты и не должен видеть.
— А ты?
— Я — спарт. Меламп — нашего племени.
— Какого это — вашего?
— Змеиного.
— Но ты же человек?
— Следи за его походкой, — ушел от ответа Эхион.
В скользящем шаге Мелампа и впрямь чудилась змеиная повадка. Кефал уже видел такую походку, причем недавно… Юноша огляделся. Раб-педагогос, седалищем почуяв момент, увлек Тритона в сторону — и теперь превращал тирренца в записного мудреца. Тритон слушал, раскрыв рот. «Вовремя, — подумал Кефал. — При них спарт не стал бы откровенничать. Вот я — другое дело…»
— Это не тайна, — разрушил Эхион его претензии на избранность. — Многие знают, просто помалкивают. Ты в Афинах был? Басилея Эрехтея видел?
— Это мой тесть! — фыркнул Кефал. — Я на его дочери женюсь!
— Ну и как он ходит, твой тесть?
Так вот кто вспомнился Кефалу при виде Мелампа! Знакомая плавность движений, и ростом Эрехтей кажется то выше, то ниже… Верно истолковав молчание юноши, спарт подлил масла в огонь:
— Ты тень его видел?
На тень будущего тестя Кефал, признаться, внимания не обратил.
— Он никому не позволяет на нее наступать, — разъяснил спарт. — Как и его дед Эрихтоний. Я бы на их месте тоже не позволял.
— У них хвосты?!
— Правители Афин — из змееногих. У старого Эрихтония хвост все видели, да он и не скрывал. Нас еще по именам узнают[53]…
— А невеста моя? Боги, сжальтесь!
Представился кромешный ужас. Кефал с молодой женой на брачном ложе, гасит светильник, обнимает Прокриду… Он держит в объятиях гибкое, скользкое тело. Вместо бархатистой кожи под пальцами — холодная чешуя. Змеиные кольца оплетают юношу, сжимаясь; раздвоенный язык щекочет губы, скользит внутрь, проникая глубже…
— Ты не любишь змей? Дурачок! Из змей — самые лучшие жены!
— Врешь!
— Стройные, хладнокровные; никогда не ревнуют…
Орали под крышей воробьи, заглушая бормотание педагогоса. Тени домов скальными уступами громоздились по краю площади. Ослепительной белизной сиял храм Пеона. Все было, как раньше — и в то же время иначе. Мир сдвинулся с места и замер в нерешительности. Качнуться обратно? Двинуться дальше?! Практичная натура Кефала восставала против нового знания. Юноша уставился на Эхиона. Ноги спарта — жилистые, загорелые до цвета темной бронзы. Тень спарта — обычная тень. И падает, куда положено…
— Что ты высматриваешь?
— Твой хвост.
— У меня нет хвоста.
— Но ты сам сказал…
— Что?
— Что ты из змеиного племени!
— Я — спарт. Клык Ареева Змея. Бей!
Эхион выставил перед собой ладонь. «Зачем?» — хотел спросить Кефал, но вместо этого ударил. И завопил от боли в костяшках пальцев, ссаженных до крови. Словно он бил не по ладони, а по твердой кости.
Эхион пожал плечами:
— Говорю ж, зуб я. Откуда у зуба хвост?
4
