— Я его не знаю, — сказал Персей. — Чего он хочет?
— Два города, — ответил Анаксагор, ванакт Аргоса.
— Зачем ему два города?
— Себе и брату.
— У него есть брат?
— Есть. Мне доносят, что вся деловая сметка досталась старшему. Младшему не хватило. Вот старший и заботится. Если удачный город, правитель может быть дураком.
— Похвальные чувства. В наше время братья норовят отгрызть у тебя яйца…
— Я ему отказал. И в первый раз, и сейчас.
— Он уже приходил к тебе?
— Да.
— Что он хотел?
— Город.
— Один?
— Тогда — один. Теперь хочет два.
Они сидели в ваннах — Тиринф и Аргос, герой и политик. Ванны, медную и терракотовую, разделяла решетка: лозы, гроздья, плющ. Иной усмотрел бы в этом намек, но Анаксагор, троюродный брат Персея, любил красивые вещи. Воды в ваннах не было. Мужчины лоснились от пота — каменный очаг раскалили заранее. Когда дым вышел, отверстие в своде потолка закупорили рабы, спустив крышку на бронзовых цепях. Сплетники злословили, что аргосский правитель изнежен, как феак[54] — моется каждый день, и даже теплой водой. Но сплетничали шепотом — правитель был мстителен, как Аполлон.
— Как его зовут?
— Меламп, сын Амифаона.
— И он берется излечить целую ватагу менад?
— Тех, кто выживет после лечения.
— Разумная оговорка. Так и я возьмусь лечить. Правда, вряд ли кто выживет.
— Вот и я усомнился.
— Сколько живых он обещал тебе? Двоих? Пятерых?
— Две трети от ватаги.
— Это совсем другой разговор.
— Уверен, он врет.
— Меламп… Он из Фессалии?
— Да. Сейчас живет в Пилосе. Врачует и прорицает.
— Почему ты не послал гонца ко мне в Тиринф? В Аргосе — эпидемия безумств, а ты молчишь…
— Истребить их никогда не поздно. Во всяком случае, так я думал раньше. Бывало, что женщины возвращались. Я надеялся…
— Кто-то из твоей семьи?
— Дочери. Все трое.
— Меламп… Это он похоронил змею?
— Да. Дети забили гадюку камнями. Меламп похоронил змею под алтарем Реи, Матери Богов, и выкормил сирот-змеенышей. В благодарность те облизали ему уши. Теперь Меламп понимает язык зверей и птиц.
— Больше они ему ничего не облизали?
Анаксагор смеялся долго, со вкусом. Когда банщик вылил ему на голову шайку холодной воды, ванакт простонал: «Еще!». На теле Персея не дрогнул ни один мускул — с равным успехом водой могли окатить статую. Банщик стал натирать Анаксагора душистой пастой. Помощник банщика трудился над Убийцей Горгоны, вместо пасты взяв мыло из золы и козьего жира. Здесь знали, что Персей не терпит благовоний.
— Где бродят вакханки?
— Северней, в горах. Они заняли перевалы, включая Трет. Буйствуют, нападают на путников. К ним прибиваются сатиры и кентавры. Дороги стали опасны, Персей. Телеги не идут мимо Немеи; пешие боятся обогнуть подножие Апесанта.
— Апесант? Вернувшись с запада, я принес там жертву моему отцу.
— Сейчас там восхваляют Косматого. Микены, где сидит твой сын, уже страдают от недостатка продовольствия. Скоро начнется голод.
— И ты отказал Мелампу?
— Убей вакханок, и нам не придется дарить земли чужаку.
— Там твои дочери.
— Я уже похоронил их в сердце моем.
Банщик с помощником взялись за скребницы. Мужчины в ваннах молчали. Ни слова не было сказано, пока их терли мочалками из стружек, обливали водой и умащали елеем. Лишь в соседней комнате, глядя, как банщик надевает на господина хитон, Персей произнес:
— Мы давно знакомы, Анаксагор. Ты — сын моего дяди.
— Да, — кивнул Анаксагор.
— Моего лучшего друга, если у такого, как я, могут быть друзья. У меня нет причин не доверять тебе. Если бы когда-нибудь…
— Знаю. Ты бы взял Аргос штурмом, а меня зарезал бы на пороге моего дома.
— Я уже брал Аргос штурмом.
— Я всегда помню об этом. И люблю тебя, как брата. Можно, я задам тебе вопрос?
— Спрашивай.
— Ты уверен, что Косматый — не бог?
— Да. Однажды боги клялись Стиксом никогда не вмешиваться в мою жизнь. Он — вмешивается. Значит, он не бог.
— Тогда почему Олимп не покарает Косматого?
Персей ответил не сразу.
— Ты не допускаешь, — наконец сказал сын Зевса, — что ему Олимп дал такую же клятву?
5
Анаксагор блаженно потянулся. Против ожидания, ничего не хрустнуло — тело, распаренное в бане, сделалось мягче пуха. Взгляд ванакта прогулялся по двору — с ленцой, как сытый зверь — и словно наткнулся на препятствие. Анаксагор скривился. Казалось, он раскусил зеленую оливку с ветки.
— Это Меламп. Легок на помине…
— Почему он сопровождает моего внука?
— Не знаю.
Персей махнул рукой спарту. Выслушав доклад, кивнул.
— Я хочу знать, что он предлагает.
— Я уже говорил…
— От него. Лично.
— Пустая трата времени, — вздохнул Анаксагор. — Лекарь против Косматого? Пусть даже лекарь — провидец, а Косматый — не бог. Ладно, если ты так желаешь…
Повинуясь его жесту, рабы установили три ложа и столик. Сюда же принесли чаши, кратер с заранее разбавленным вином — и кувшин елового пива. Пиво, напиток бедняков, Убийца Горгоны с недавних пор предпочитал вину. Зная его вкусы, дворцовые пивовары всегда держали наготове пифос-другой, куда добавляли меда для сладости и чуть-чуть плюща. Эхион увел молодежь, а темнобородый целитель с
