– Да, царица! – сейчас ты был жесток, и не хотел быть другим. – Моя мать умерла, а другой у меня нет и никогда не будет.
– Я знаю, – глухо повторила Кунти.
Глаза ее были сухими.
– А раз знаешь – то зачем пришла? Я останусь верен Бойцу, своему единственному другу. И не потому, что он подарил мне земли и царский титул! Потому, что он ничего не попросил взамен! Ничего, кроме моей дружбы. Я не предам его даже ради матери… вот видишь, сам не желая того, я назвал тебя матерью. Прими это и уходи.
– Ты всегда был упрям, – по губам старухи скользнула горькая улыбка, куда горше той горечи, что переполняла сейчас твою душу. – Стократ упрямее, чем Арджуна. Просто ты никогда не замечал этого. Ты не отступишься. Ты пойдешь до конца, и тут я ничего не в силах изменить. Но… просто я с ужасом представляю, как все вы, мои сыновья, сойдетесь на поле брани и будете безжалостно убивать друг друга! Я уже вижу это, Карна! Я счастлива была бы ослепнуть, но слепота не поможет: я вижу это всякий раз, едва закрываю глаза!
Ты молчал долго.
Горечь в душе выгорела, и все выгорело, и не осталось ничего. Разве что где-то в глубине, на самом дне, тускло тлел последний уголек – тлел, и никак не хотел гаснуть.
– У тебя всегда было пять сыновей, царица, – губы ворочались с трудом, и язык отказывался повиноваться. – С того самого дня, как огонь принял твоего мужа и его младшую жену. Я клянусь, что если это будет зависеть от меня, то у тебя ВСЕГДА останется пять сыновей! Я не стану убивать никого из своих… братьев – никого, кроме Арджуны! Кто бы из нас двоих ни погиб в битве, у тебя останется пять сыновей: или с Арджуной без Карны, или с Карной без Арджуны.
Ты замолчал и только смотрел, как исподволь набухают слезами глаза, ранее спокойно взиравшие на Солнце, глаза родившей тебя старухи; как первая слезинка неуверенно выползает на щеку, изборожденную мелкими морщинами…
Ты не выдержал – отвернулся.
И тупой болью отдалось в затылке прошелестевшее сзади:
– Спасибо тебе… сынок! Я понимаю – ты не мог сделать большего. Спасибо.
И – медленные, шаркающие шаги.
Царица уходила.
Чтобы в следующий миг невольно отшатнуться: беловолосый красавец возник перед ней прямо из воздуха.
Он был до боли похож на вспыльчивого Арджуну, великого гордеца и великого воина – только отец Арджуны сейчас смотрелся заметно моложе сына.
Время бессильно пред сурами.
Кунти остановилась, как вкопанная – и в следующий миг выпрямилась стройной ашокой, словно пытаясь сбросить тяжесть прожитых лет.
– Ты пришел убить его, сур, – это был не вопрос. Старуха знала. Думала, что знает. Ведь это же ясно, как день… – Но сначала тебе придется убить меня!
И тут случилось неожиданное. Индра шагнул вперед, вздохнул и бережно обнял старую царицу за плечи, привлек к себе…
Ты стоял и смотрел.
– Я пришел не убивать. Даже если б захотел – я не смог бы… Почему? Тебе не нужно этого знать. Иди, Ладошка. Нам надо поговорить: мне и моему племяннику.
Бог подождал, пока со стороны дороги не донесся стук копыт упряжки, на которой приехала царица – и только тогда повернулся к тебе.
– Интересно, а что ТЕБЕ от меня надо? – тебе действительно было интересно. Ты пытался вспомнить боль, ненависть, гнев – все, что испытал в свое время на Махендре, когда этот бог червем вгрызался в твою плоть.
Странно: ненависти не было. Гнева, боли… нет. Было только недоумение: зачем он явился?
– Сам не пойму, – Индра очень по-человечески развел руками, шагнул вперед и уселся прямо на траву, на то самое место, где минутой раньше сидела царица. И тоже стал смотреть на Солнце.
Не моргая.
Ты подумал и сел рядом.
– Даже если мне что-то от тебя надо, это ведь ничего не изменит. Верно? – спросил Громовержец после долгой паузы.
– Верно, – кивнул ты.
Снова – молчание.
Безмятежное раннее утро. Тают последние клочья тумана, Сурья поднимается все выше: скоро начнет припекать. Еле слышно журчит река. Покой, тишина. Даже комары куда-то пропали. Благодать, да и только. Сидел бы так, кажется, целую вечность.
А закроешь глаза – и мнится: небо заволокло грозовыми тучами, недобро ворчит, собираясь с силами, гром, где-то на юге полыхают далекие зарницы, словно вспышки затаенного гнева. Порывами налетает холодный ветер – предвестник скорого ненастья; и мерно плещут свинцовые волны безбрежного мертвого океана.
Ты открыл глаза.
