водными струями, подсвеченными восходящим светилом. Движения врагов замедлились, их пинки все реже достигали цели – в то время как сам Карна чувствовал себя разъяренной коброй. Торжественный переливчатый звон навевал покой и уверенность, окружавший свет давал силу, чудесные латы могли отразить любой удар, не стесняя при этом движений – и противники в страхе жмурились, словно пытались глядеть на раскаленный диск полуденного солнца.
Что из всего этого было на самом деле? Что – только чудилось?
Трудно сказать.
Зачарованный собственными, непонятно откуда взявшимися возможностями, Карна вообще перестал отвечать на удары наглых братьев, позволяя им бить себя и наслаждаясь ответными стонами – но в этот миг сквозь торжественный перезвон молнией прорвался крик:
– Пятеро на одного? Нечестно! Бешеный, помогай, эти бледные поганки впятером одного бьют! Сейчас мы их…
– Эй, парень, держись! Держись, говорю, мы уже идем!..
Прорванная чужими голосами дыра быстро расширялась. Чудесный звон рассыпался замком из песка, уходил в глубины сознания – и медленно меркли сияющие латы на теле сына возницы.
Становясь обычной татуировкой.
– А, Волчебрюх! Пол-лучи!
– Бей уродов!
Сияющее марево гасло, мир становился прежним; Карна получил болезненный тычок под ребра, махнул кулаком в ответ, расквашивая чей-то нос…
Обыкновенная мальчишеская драка. И никаких чудес.
Просто двое других мальчишек весьма удачно пришли к нему на помощь.
– Пр-р-рекр-ратить!!!
Все замерли, словно на мгновение окаменев. Только мордастый Волчебрюх не сумел замереть, ибо как раз летел мордой в пыль от подножки, которую сделал ему сын возницы.
Все семеро, затаив дыхание, проследили за падением крепыша.
Плюх!
– Здорово ты его! – обернулся к Карне первый из добровольных помощников, ужасно похожий телосложением на поверженного Волчебрюха. – Мне так в жизни не суметь! Покажешь потом?
– Итак, кто зачинщик драки?! – тон возвышавшегося над ними мужчины лет тридцати, одетого дорого и изысканно, не предвещал ничего хорошего.
– Это все он, дядя Видура, все этот сутин сын! – заспешил барчук, опасливо трогая ссадину на щеке.
– Что? – грозно свел брови на переносице дядя Видура. – Сын суты посмел оскорбить царевичей рукоприкладством?!
– Вранье! Они сами первые начали! – мигом вспух пришедший на выручку поборник справедливости. – Правда, Бешеный?
– Правда! Они первые! Они всегда первые…
– Врете вы все! И ты, Боец, и твой брат Бешеный! Это он первый… он! Дикарь татуированный! Казнить его надо!
– Это тебя казнить надо!
– Да я тебя!..
– Ты – меня?! Да это я тебя…
– Он сердится! Он очень сердится!..
– МОЛЧАТЬ!!! ВСЕМ!!! – повелительный рык дяди Видуры вынудил заткнуться разбушевавшуюся молодежь. – А тебе что здесь надо, несчастный?
– Прошу прощения, мой господин! – пожилой возница спешно припал к ногам Видуры. – Но я – отец этого мальчика. Позволено ли мне будет узнать, что он натворил? Если он виноват, я сам накажу его!
– Да будет тебе известно, – злорадно объявил дядя Видура, – что твой дерзкий сын поднял руку на детей раджи Панду! И теперь его, весьма вероятно, ожидает мучительная казнь!
– А я не позволю его казнить! – вдруг решительно заявил вступившийся за Карну Боец. – Шиш вам всем, ясно?!
– Не позволим! – немедленно поддержал его Бешеный.
Было видно: прикажи Боец Бешеному кинуться в пропасть, и тот выполнит приказ брата без промедления.
А пожилой возница смотрел на защитников своего сына и втайне удивлялся их сходству со слепым махаратхой, героем сегодняшнего дня.
– Мы – старшие наследники Лунной династии! И не тебе, Видуре-Законнику, сыну шудры, Подрывающему Чистоту[11], решать, кого здесь казнить, а кого миловать! – надменно взглянул восьмилетний Боец на дядю Видуру; и тот дернулся, как от пощечины.
Но смолчал.
Умен был, умен и осторожен. Сыновья раджи-Слепца бьют сыновей раджи-Альбиноса из-за
