– Все? – с надеждой поинтересовался Карна.
– Все, – согласился премудрый брахман. – А теперь вы повторите усвоенное – и мы перейдем к обсуждению восьми типов планов для крупных поселений с разнокастовым составом жителей.
– Не перейдем, – был ответ.
– Почему?!
– Потому что приехали. В эту твою… Камышуху.
– В Ветракиягриху[22], – с достоинством поправил брахман, не желая поганить рот именем родины, переведенным с благородного языка на обыденный.
Родное селение мудреца явно не принадлежало ни к одному из вышеперечисленных типов. Так, средних размеров деревенька, обнесенная палисадом. Пруды на окраине обильно заросли ряской и лотосами, к радости местных лягушек; дома обнесены ветхими плетнями, на кольях которых красуются горшки и кувшины; вовсю дымит кузня – и мычание коров благовестом разносится над полями чечевицы и 'колючего' проса. Каменного строительства здесь не признавали (за исключением разве что могильных ступ). Дом построить? Раз плюнуть! Четыре столба по углам, стропила сверху, тростниковый настил у бедняков, у богатеев – черепица; пол земляной, стены сплетены из сучьев или бамбуковой щепы, а глиной можно обмазывать, а можно и не обмазывать.
Живи не хочу.
Копти белый свет, тем более, что свету кот наплакал: окон-то нет! А в смотровую щель под крышей много ли солнышка заглянет…
Карна подумал, что живя в такой вот деревне, он бы и сам по вечерам размышлял о 'восьми типах планов для крупных поселений'. Как грешник в аду – о райских молочных реках с кисельными берегами.
Иначе уж больно выть на луну захочется.
Брахман резво соскочил с колесницы, подхватил дорожный узелок и вприпрыжку заспешил к ближайшему дому с верандой. Послав ему вослед вздох облегчения, Карна прикрикнул на лошадей – и животные поплелись вдоль единственной улочки, туда, откуда доносились оживленные выкрики.
Уставший царь ангийский рассчитывал на ужин и ночлег, чтобы завтра с новыми силами двинуться на розыски братьев-Пандавов, горелых или нет; лошади же мечтали о торбе с овсом и коновязи.
Единственное, на что они точно не рассчитывали – это на пир горой.
Людской водоворот завертел упряжку с легкостью, с какой река в половодье вертит краденым бревном. Карна и опомниться не успел, а в руках у него уже пенилась чаша с крепкой гаудой, зубы сами грызли баранью ляжку, выданную двумя исключительно миловидными девицами – кто-то хлопал гостя по плечу, кто-то орал над ухом хвалебную песнь, а чумазая пацанва облепила колени и норовила потрогать бляхи пояса и кинжал в ножнах.
– Что это у вас? – очумев, кричал Карна в сияющие лица. – Свадьба?
– Свадьба! – хохотали ответно. – Свадьба! Ракшаса Баку на пекле женили! Пей, приезжий! Ешь до отвала!
– Ракшаса? На ком женили?!
– На ком надо, на том и женили! Гуляй, Камышуха! Однова живем!
Залитого жиром и гаудой Карну вскоре вынесло на более-менее спокойный островок: тут властвовал деревенский пандит. Умостясь на трехногом табурете с сиденьем из веревочной сетки, он излагал всем желающим историю кровавой свадьбы ракшаса Баки. Видимо, в сотый раз, ибо голос у пандита изрядно сел, требуя ежеминутного промывания.
По счастью, слушатели были не слишком требовательны.
– Затем, когда пришла ночь, – надрывался пандит, пособляя себе бренчанием вины, – тот герой, захватив с собой пищу, предназначенную для ракшаса, отправился к логову людоеда! И приблизясь, стал звать врага по имени, поедая сам эту пищу…
Баранина встала Карне поперек горла.
– Явился вскорости ракшас, – вина фальшивила, но настраивать инструмент не было времени: слушатели торопили, желая насладиться сей же час. – Огромный телом и силою, шел он, взрывая землю, нахмуря брови и кусая губы, и на лбу у него образовались три складки. Увидев героя, поедавшего пищу, ракшас в ярости выкатил глаза и вопросил: 'Кто этот глупец, который поедает у меня на глазах эту пищу, предназначенную для меня?!'
– Пищу! – хором откликнулись слушатели. – Для меня!
– А герой, услышав те слова, будто смеясь и не обращая внимания на людоеда, продолжал есть, отвернув лицо. Тогда, испустив страшный рев, зловредный Бака ринулся на героя с намерением убить его. Но даже тогда сей истребитель чудовищ, не обратив внимания на смертельную опасность, все продолжал есть пищу.
– Пищу! – поддержали односельчане. – Продолжал!
– Полный ярости, ракшас ударил тогда обеими руками по спине героя – но могучий, получив сильный удар, не удостоил врага взглядом и продолжал есть. Взъярился ракшас, дыбя все волоски на теле, и вырвал с корнем дерево, желая использовать его вместо дубины. Но герой, медленно доев пищу, встал к бою радостный и могучий…
– Налей! – бросил Карна бегущей мимо молодухе с кувшином, перед тем до дна осушив свою чашу. Он уже твердо знал, что задержится в Камышухе до утра. Или дольше. Во всяком случае, до тех пор, пока не узнает: куда направился после подвига ракшеубийца, падкий на поедание чужой пищи?
И не было ли у героя некоторого количества братьев.
Видимо, это боги послали Ушастику разговорчивого брахмана-камышухинца…
