— Очень, — горячо отвечаю я, — услышу ее голос по телефону и плачу.
— Одна растишь? — участливо спрашивает главный по безопасности.
— Угу.
— Я вот тоже сына один воспитываю. Жена, когда ему два годика было, в Америку умотала. «Он хороший», — думаю я. Искренне восхищаюсь отцами одиночками — это подвиг.
— Бывает же такое… Вы молодец, — говорю я вслух.
— Можно на «ты», — встречаю глазами его пристальный, внимательно изучающий взгляд и невольно смущаюсь.
С нетерпением жду, когда «белые скафандры» вернуться с полей. Так много всего хочется рассказать Карине! Звонит Антон. Он уже на вокзале.
— Будешь сильно скучать — звони, — с демонстративной веселостью говорит он. Может, Антон надеялся на другое развитие событий, надеялся, я скажу, что готова ждать его сколько угодно, расстояние не имеет значения?
Вечером, когда все вернулись, обнаружилось, что Карина пропала. Может быть, она сбежала? До окончания срока оставалось всего полгода. Безумно соскучилась по детям? Не выдержала режима? Карина ведь такая непредсказуемая, импульсивная. Очень надеюсь, что она сбежала, а не…
Быстро собирают поисковый отряд. Я тоже вызываюсь. Уже по темноте кто с фонариками, кто с факелами прочесываем участок диаметром в несколько километров. После четырех часов безрезультатных поисков поступает приказ возвращаться.
Карину нашли на следующее утро. Я снова и снова представляю, как все произошло. В тот день она, как обычно по-утиному переваливаясь с ноги на ногу из-за тяжелого огнемета, продиралась через море борщевика. Увлекшись сражением с зелеными гигантами, девушка не заметила металлический штырь, торчащий из земли — обломок какого-то сельхоз оборудования. Она упала, и острая железяка проткнула ей бедренную артерию. Крики о помощи никто не услышал. Словно почуяв свежую кровь, брызнувшую струей, борщевики жадно потянулись листьями, закидывая потенциальную добычу тысячами семян.
Карина, как могла боролась за свою жизнь. Освободила ногу от глубоко вонзившегося штыря, перетянула ее ремнем сумки для противогаза. Ей даже удалось заделать заплаткой разорвавшийся скафандр, избежав ожогов и проникновения семян, но кровь не останавливалась. Сначала Карина ползла, пытаясь догнать отряд, но «белые скафандры» двигались слишком быстро, торопясь выполнить дневной план. Оставалось одно — возвращаться на базу, до которой не меньше двенадцати километров. Карина смогла проползти шесть и потеряла сознание. Она умерла от кровопотери, также нелепо, как и ее муж. Думаю о троих осиротевших детях.
Так, в один день я лишилась врага и друга.
Глава 12. Заброшенный поселок
Выпускаю пламя с максимальной осторожностью, чтобы огонь не перекинулся на окруженные борщевиком стройные березки. На них уже много желтых листьев — дыхание осени. На базе я уже два месяца.
После смерти подруги барак опустел. Мне долго казалось, что она просто куда-то вышла и скоро вернется, я все время ждала, что вот-вот услышу Каринин звонкий жизнерадостный голос. Снежной лавиной навалилась апатия. Известие от няни о смерти собаки только усугубило мое состояние. Здесь у всех периодически срывает крышу.
Нас с Андреем еще несколько раз вызывали в милицию. И только эти поездки возвращали меня к жизни. Всю дорогу, забыв о борщевике и изуродованных трупах, мы болтали о детях, которые оказались почти ровесниками, обсуждали методы воспитания, делились опасениями и радостными воспоминаниями. С Андреем на душе становилось легко и спокойно.
Каждый раз перед возвращением на базу мы заезжали в какое-нибудь Торопецкое кафе. Я все чаще замечала, что начальник отдела внутренней безопасности смотрит на меня как-то по-особенному: долгим, изучающим взглядом. А однажды он пришел на релакс-вечеринку, где раньше никогда не появлялся. Сначала долго стоял с ребятами из своего отдела, увлекшись разговором. Я даже онемела от удивления, когда Андрей пригласил меня на медленный танец. Мы танцевали молча, но это молчание не тяготило. Он держал меня так бережно, словно я из хрусталя и могу разбиться. Я чувствовала чудесное умиротворение. А потом несколько дней в моей душе жила теплая, тихая радость, и если верить девчонкам из барака, светилось лицо.
Сегодня нас привезли в довольно крупный поселок. Большинство жителей покинули свои дома, устав противостоять нашествию борщевика. Но были и те, кто остался по разным причинам. Живых или мертвых, их надо было найти.
Нас делят на группы. Моя группа направляется к пятиэтажке. Внутри здания расходимся в разные стороны. Некоторые квартиры открыты, но большую часть приходится вскрывать. Этим занимаются специально обученные ребята.
Каждая квартира с ее интерьером, забытыми и оставленными в спешке вещами рассказывает о своих хозяевах.
Вот в этой однокомнатной с качественным, современным, недавно сделанным ремонтом, по всей видимости, жили молодожены. На полу валяется коробка от диска группы «Челси». На зеркале в ванной зубной пастой написано: «С добрым утром, любимая!». В шкафу пылятся женские журналы. Я не могу удержаться и листаю страницы. «Будьте осторожны: шифон полнит», подписано под фотографией, на которой позирует обработанная в фотошопе модель в вечернем платье. Да, вряд ли такой совет сейчас актуален. Из журнала вываливается свадебное фото.
В другой квартире жила явно асоциальная семья. Кучи бутылок из-под пива и водки, грязь. На кухне все заставлено не знавшей губки и моющих средств посудой с чем-то уже неопределимым и дурно пахнущим. Убогая мебель, отваливающиеся обои, ворох грязных тряпок и чумазая кукла на полу. Спешу покинуть этот вертеп.
А здесь, в трехкомнатной, жила старушка. Удивительная несправедливость: как часто бывает, многодетная семья ютится на двадцати квадратных метрах, а одинокая бабушка захламляет квартиру, чтобы хоть как-то заполнить пустоту никому не нужных комнат. Все комнаты забиты громоздкой, почти антикварной мебелью. Пахнет лекарствами и кошачьей мочой. На стенах выцветшие от времени ковры, все, что только можно застелено половичками, скатертями, вышитыми полотенцами. На прикроватной тумбочке пузырьки и упаковки с таблетками, спицы, клубок толстых ниток. Телевизору лет пятьдесят. Включаю в розетку. Изображение скачет и рябит, хрип телевизора перекрывают крики на лестничной площадке и детский плач.
Оказывается, в соседней квартире нашли детей: мальчика лет трех и девочку на вид не больше двух. Чумазые, растрепанные, в грязной, заляпанной одежде, испуганные глазенки на худеньких лицах. Сколько дней они прожили одни? Две недели, месяц? Похоже, дети питались сырой картошкой и другими овощами, хранившимися в кладовке, грызли не вареные макароны, крупы, сухофрукты. Маленькие, истощенные, напуганные, одичавшие, они буквально утонули в противогазах и скафандрах, в которых их донесли до машины и в сопровождении нескольких «белых» повезли на базу.
Мы осмотрели весь дом: этаж за этажом, квартиру за квартирой. Живых больше не обнаружилось, зато пять изуродованных до неузнаваемости трупов освободили от зеленых мутантов, упаковали и погрузили. Во избежание мародерства входную дверь пятиэтажки наглухо забили и опечатали. Теперь делимся на пары — нужно осмотреть частный сектор.
В пятницу работать совершенно не хочется, расчищая дорогу к деревянному двухэтажному дому, думаю о завтрашней релакс-вечеринке. Ловлю себя на мысли, что жду встречи с Андреем. Вообще-то
