закалённый в тысяче уличных драк, Паугли в считанные секунды обезоружил Маугли и пинками прогнал его вместе со стаей в джунгли.
— Тебе нужен Железный Зуб, — посоветовал мудрый удав Каа плачущему юноше.
И через неделю, размахивая зловещим клинком, Маугли вновь вызвал врага на поединок. Увы, хитроумный Паугли, увидав украшенный рубинами кинжал, немедленно выменял его у простодушного Маугли на Огненый Цветок, которым тот, чуть было не спалил половину джунглей.
— Запомни волшебные слова, — научил приёмного сына седой волк Акелла. — «Мы с тобой одной крови, ты и я».
И в третий раз юноша вышел, уже вооружённый только этой фразой.
— Как же мне в голову раньше-то не пришло? — изумился Паугли. Он накинул на Маугли верёвку и долгие пять лет водил его по рынкам и площадям Дели, показывая желающим за плату Человека-Волка. Там-то им и встретился Д. Р. Киплинг, который за пару гиней узнал полную драматизма историю мальчика Лягушонка.
Однажды великий просветитель и будущий великомученик Кристиан Артезианский забрёл в далёкую нормандскую деревню. Там он увидел крестьян, собиравшихся казнить необыкновенно уродливого пса с грустными глазами.
— Почему вы хотите умертвить несчастного пса? — спросил Кристиан Артезианский.
— Он безобразен телом, скорее всего и душа его черна, — отвечали крестьяне.
— Я тоже не красавец, однако, моей смерти вы не желаете.
— Но, ты же человек, — отвечали крестьяне, — а «человек», звучит гордо!
— Начитанный вы народ, — удивился Кристиан Артезианский. — А слышали такое выражение «убивший пса моего, сам псом станет»?
— Видите ли, уважаемый Кристиан, — резонно ответили крестьяне, — достаточно сложно понять фразу, вырванную из контекста.
— Ну, — смутился К. Артезианский, — тут речь, типа, о том, что негоже убивать животных, ибо они, как и мы, создания божьи.
— О! — обрадовались крестьяне, — тут мы, как сельские труженики, с удовольствием готовы вступить с Вами в дискуссию.
— Ребята, — взмолился просветитель, — просто отдайте мне эту собаку. Мне с ней будет веселее путешествовать.
— Что ж, забирай, — согласились крестьяне. — В компании путь короче, а у нас своих дел завались. Всякие дойки, покосы и колка дров.
С тех пор Кристиан Артезианский всюду появлялся со своим бассетом, а проповеди начинал с фразы: «Посмотрите на эту тварь…».
В старые добрые времена каждая уважающая себя баварская семья держала несколько горных гончих. Но однажды летом на собак обрушилось страшное бедствие: неведомо откуда нахлынули несметные полчища блох. Маленькие твари нещадно жалили бедных животных, тела которых невыносимо чесались от бесчисленных укусов. Ни мази, ни отравы не помогали, ничто не брало блох. Баварцы впали в панику.
И тут в Мюнхене появился незнакомый человек. Он был смугл, костляв и прихрамывал на одну ногу. На нём был темно-алый дорожный плащ, а за поясом — флейта. Миновав городские ворота, незнакомец направился прямо в ратушу и сказал бургомистру: «Слышал я, что вашим горным гончим досаждают блохи. Какую награду дадите вы тому, кто избавит вас от этой напасти?» Бургомистр воскликнул: «Ах, добрый человек! Если ты и впрямь прогонишь блох, то получишь столько золота, сколько сможешь унести». И все жители Мюнхена клятвенно подтвердили обещание бургомистра. Незнакомец вышел на центральную площадь, достал из-за пояса флейту, поднес ее к губам и заиграл причудливую мелодию.
И вдруг к нему отовсюду, со всей Баварии стали сбегаться блохи. Таинственный музыкант, не переставая играть, пошел по улицам города, а блохи, завороженные звуками флейты, покорно прыгали за ним. Выйдя за пределы города, музыкант направился к реке. В прибрежных камышах покачивалась лодка. Он перешагнул через борт, оттолкнулся от берега, и течение вынесло лодку не середину реки. Блохи, повинуясь призывной мелодии, стали прыгать в воду. Вскоре таинственный музыкант вернулся в город и потребовал обещанную награду. Но баварцы, когда беда миновала, пожалели о своем слишком щедром обещании и передумали его выполнять. Бургомистр протянул музыканту несколько монет и посоветовал поскорее убраться из города. Музыкант усмехнулся и, не взяв денег, пошел прочь. Сойдя со ступеней ратуши, он опять достал из-за пояса флейту и опять заиграл на ней мелодию.
Тут изо всех домов к нему стали сбегаться горные гончие. Музыкант вышел за городские ворота и собаки бежали следом. Вскоре все они скрылись за горизонтом, и флейта замолкла в дали…
С тех пор нет в Баварии горных гончих.
Цепи — вот что отравило жизнь великого русского писателя Ивана Тургенева. Мало того, что его отец был алкоголиком, а мать — истязательницей крепостных крестьян, так они ещё владели фабрикой по производству цепей. Живи Иван Сергеевич где-нибудь в Германии, никто бы и не заострял внимания на такой источник доходов, но в России…
Ещё в гимназии маленького Тургенева дразнили Ванькой-Цепным. В университете, студенты- вольнодумцы, подвыпив, злорадно интересовались: «Почём цепи, для русского народа?». Много раз Иван Сергеевич умолял родителей избавиться от фабрики и вложить деньги в акции, но, ни мать, занятая истязанием крестьян, ни, вечно пьяный отец, ничего не хотели об этом слышать. Разумеется, сразу же после их кончины, писатель немедленно продал сей отвратительный бизнес, но избавиться от комплексов не смог. Читает, бывало, газету, а там фраза «цепи самодержавия» и всё, настроение испорчено. Особенно жесток был к Ивану Сергеевичу граф Толстой. Едет, бывало, на извозчике мимо дома Тургенева, остановится и кричит на всю улицу,
— Ваня! Я тут словацкую гончую купил! Хочу, что б двор сторожила. Да вот, беда, цепи хорошей найти не могу. У тебя-то, наверное, полон дом цепей? Выручи старого приятеля!
И, хохоча, поедет себе дальше. Вот, подлец!
Случилось это в те времена, когда Господь Бог ещё не создал человека, а только населил Землю животными. Решил он посмотреть, как они живут, спустился с небес и велел собраться на большой Совет. Все откликнулись на зов: и насекомые, и птицы, и звери, и гады, и микробы — все кроме Ежа. Еж жил сам по себе, никого не слушал и всех презирал. А был он ростом с коня, с длинными ногами и меховым хвостом до земли. Бегал он быстрее всех и любого мог заколючить острыми иглами.
— Я смотрю, пришли все кроме Ежа, — говорит Господь. — Кто сходит за ним?
— А разве ты не можешь просто заставить его прийти, — спрашивают животные, которым не очень- то хотелось связываться с вредным Ежом.
— Да мне как-то не по чину, — усмехается Господь.
— Мы сбегаем за ним, — вызвались отважные боснийские гончие. И побежали разыскивать Ежа. Однако хитрец замёл свои следы длинным хвостом и собаки вернулись к Богу ни с чем. Тогда Господь дал гончим необычайно острый нюх. В мгновение ока те вышли на след Ежа, но тот бросился бежать со всех ног, и опять пришлось собакам возвращаться восвояси.
— Да будете вы самыми стремительными псами, — произнёс Господь. И опять взяли гончие след, погнались за Ежом, догнали, но тот принялся колоть их иглами и обратил в бегство.
— Да будет у вас самая грубая шерсть, — велел Господь. И тут гончие, не боясь колючек Ежа, догнали его и притащили на Совет. А Ёж, вместо того, что бы броситься в ноги к Богу и начать вымаливать прощение, принялся дерзить, грубить и выкрикивать, что не позволит так с собой обращаться. Рассердился Бог и отобрал у наглеца длинные ноги, пушистый хвост и сделал размером с крысу. А боснийским гончим, в
