подаёт команду «ПИЛЬ» и собака устремляется вперёд. Проходит немного времени и заяц, прижатый к дереву, в ужасе смотрит на огромного пса. А у того в голове происходит следующий диалог…
Г.Г. — (смеётся) Господи, ну и нагнали мы страху на этого зверька. Бедняга, наверняка, решил, что мы бежим за ним.
С.Г. — (удивлённо) Но, мы действительно гнались за ним!
Г.Г. — Не смеши. На кой чёрт нам сдался этот малыш?
С.Г. — Но, мы, же на охоте!
Г.Г. — На охоте??? И где дичь? Где тигры, львы, медведи, наконец? Или ты предлагаешь МНЕ сразиться с этим несчастным мышонком, который и так держится лапой за сердце?
С.Г. — Ну, да. Мы должны его схватить и отнести хозяину.
Г.Г. — Хозяину? Этому пузатому, дурно пахнущему мужлану, который кормит нас какой-то бурдой? О нет, увольте. Если я и готов кому служить, то только королю Франции!
С.Г. — (ехидно) Но, ты, же тоже побежал, когда он крикнул «пиль».
Г.Г. — Какой ещё «пиль»? Этот трактирщик крикнул «Париж» и показал рукой. И, лично я бегу туда, в сердце моей милой Франции, навстречу подвигам и приключениям! О, сколько славных…
С.Г. — (перебивает) «Пиль» — это команда для собак, означает «взять».
Г.Г. — Да как он смел?! Что это за тарабарский язык? Если бы он учтиво обратился, то может быть… (к зайцу). Не волнуйся малыш, я просто рассуждаю. Так, вот…
С.Г. — А может быть, нам пора просто вернуться к хозяину?
Г.Г. — Во-первых, не смей больше в моём присутствии называть его «хозяин», а во-вторых, я чую поблизости ручей. Не промочить ли нам горло, приятель? И, раз уж нам суждено жить в одном теле, я расскажу тебе несколько весьма забавных и поучительных историй!
Тем временем, охотник безуспешно сначала ждёт, потом зовёт, исчезнувшую собаку и, в результате, ни с чем отправляется домой. Правда, поздно вечером гончая всегда возвращается. Побеждают сентонжские гены и голод.
Сегодня вечером Греческий Овчар велел накрыть стол на берегу моря. Овечий сыр, софрито, маслины, зелень, кувшин красного вина. После второго кубка, Овчар грузно поднялся с плетёного кресла. Звякнул золотыми браслетами.
— Один наш мудрец сказал: «Вино пьётся так. Одна чаша во здравие, вторая за любовь и удовольствие, третья — для хорошего сна».
Овчар помолчал, посмотрел в сторону уже неяркого, заходящего солнца. Шумно втянул ноздрями запах моря и вина.
— Я предлагаю сегодня не пить третью чашу. Пусть за второй сразу последует четвёртая.
И засмеялся своей шутке, обнажая прекрасные белые клыки.
Время, отведённое для осенней ярмарки, подходило к концу. Ярлы, приведшие свои обозы с дальних границ, уже собирались в путь. Подарки королю Харольду вручены, заверения в вечной дружбе принесены и закреплены бесконечными здравницами. Рабы и овцы проданы или обменяны, на телеги погружены корзины с железом, бочонки эля, холсты, связки верёвок. По опустевшей торговой площади ветер гоняет сухие листья и мусор, да бродит десяток худющих мальчишек…
Никто и не обратил внимания на невзрачную фигурку Олафа Плешивого, перебивавшегося торговлей овечьими снадобьями, когда тот сопровождаемый тремя собаками, забрался на помост для торговли рабами,
— Норвеги, — завопил он. — Посмотрите на меня! Послушайте меня!
К помосту подошли женщины и, хихикая, разглядывали приплясывающего и орущего Олафа.
— Норвеги! — надсаживался тот. — Я был у короля Харольда и он не стал слушать меня. Я говорил с ярлами и они прогнали меня прочь. Жрецы смеются надо мной.
Несколько скучающих воинов остановилось, прислушиваясь. Прибежали мальчишки.
— Все мы знаем, как устроен Мир, — Олаф обвёл глазами слушателей. — Наша Земля, подобна этой миске с водой и камнями, — он поднял с помоста и показал всем старое медное блюдо с высокими краями. — А она покоится на спинах трёх огромных Хальденстёваре, тут Олаф кивнул на своих собак. — Теперь, смотрите внимательно!
Он осторожно поставил блюдо на спины Хальденстёваре, которые немедленно сбросили его.
— Видите, — завопил Олаф. — Не держится! И никогда не удержится!
— Земля держится на Божественных Хальденстёваре, безумец, — голос принадлежал суровому жрецу бога Тора, иссохшему старцу с лицом землистого цвета.
— Да, какая разница? — вдруг перешёл на свистящий шёпот Плешивый. — Разве я о том? Просто она не может держаться на трёх собаках! Понимаете? Собак должно быть не три, а больше! — он снова возвысил голос. — Сотни, а, может быть, сотни сотен Божественных Хальденстёваре. Представьте себе полную площадь псов, а на них сверху положите огромную миску. Как бы собаки не хотели, а Землю им не уронить! Кто? Кто оспорит мои слова?
Слушатели заволновались, заспорили, жрец надменно сплюнул и ушёл…
Близился вечер, но народ на площади всё прибывал. Даже те, кто собирался сегодня покинуть ярмарку, остался. Гул голосов то нарастал, то становился тише. Иногда разгорались потасовки, и туда немедленно спешили королевские стражники. Когда стемнело и зажглись факелы, пролилась первая кровь. Толпа, переругиваясь и ощетинившись мечами, распалась на две части.
— Три! Только три, болваны, — кричали одни.
— Сотни! Сотни Хальденстёваре! — неслось им в ответ.
Какой-то ярл хриплым голосом собирал своих людей, звякало оружие, женщины исчезли.
— Эй, вы! — голос короля Харольда, похожий на рёв горного тролля, враз заглушил все звуки. — Заткнитесь и слушайте меня.
Харольд, пошатываясь, взошёл на помост. Король был в простой холщовой рубахе и изрядно пьян.
— Какого чёрта вы тут не поделили?
Народ опять сгрудился на площади и вытолкнул вперёд Олафа, которому уже успели разбить нос и разорвать куртку. Тот, опасливо поглядывая на короля, вкратце изложил своё видение мироздания.
— Умно, — ухмыльнулся Харольд. — Но, как я вижу, не всем это нравится?
Толпа опять заволновалась.
— Тихо, — посуровел лицом король. — Пусть выдут десять человек, из тех, кто за трёх собак, и десять, кто за сотни.
Народ отхлынул от помоста, оставив два десятка человек.
— Завтра, — зевнул Харольд, — погрузитесь на корабль и поплывёте на край Земли. Посмотрите оттуда, сколько всего собак. Расскажете нам, — захохотал он. — И этого, — король кивнул на Олафа, с собой возьмите. Сукиного сына…
Греческий заячий гонч Заур всю жизнь прожил в городской квартире. Никогда не был ни в Греции, ни на охоте, ни разу не видел зайца. Наверное, в связи с этим у него к старости начал портиться характер. Заур приобрёл привычку прятаться в прихожей, ложиться на живот и вытягивать впереди себя лапы, на которые кто-нибудь из домашних обязательно наступал. Гонч взвизгивал и кусал обидчика за ногу. Кусал не больно, скорее показывал, что нормальный пёс обязательно бы вцепился, как следует, а он просто бесконечно обижен и оскорблён. Вместо того, что бы дать старому чёрту доброго хозяйского пинка, его жалели, гладили по башке и угощали вкусным собачьим крекером.
Собаки всё же очень похожи на людей…
