31. Допрос фигуранта
Полуторачасовая беседа с похмельным художником далась майору тяжело. Очень тяжело. И собой он был не доволен. В первые минуты, посмотрев на явившегося, майор подумал: руки дрожат, трясется, синяк под глазом, газводы попросил… так я его, голубчика, голыми руками возьму. А если ему еще и пива предложить, все как по маслу пойдет. Ан нет! Не тут-то было! Еще неизвестно, кто кого-с! Тьфу, вот привязалось. От словесного поноса похмельного у майора задымилась голова. От всех его шуточек, поговорок, смешков, анекдотов, от этих «да-с», «так-с», «в каком вы, ваше благородие, чине-с».
Нет чтобы просто и четко ответить на поставленный вопрос: «Были ли вы 10 августа на даче у Елизаветы Сергеевой?» Так он в ответ буквально чуть не чечетку отбивал у него в кабинете.
«Как же-с, натурально, такой раут пропустить не мог-с».
Мог-с, не мог-с. А соврать в этом потоке словоблудия мог-с? Да нет. Вроде бы не похоже, чтоб он замалчивал, запирался, утаивал что-то. Нет, не похоже. Отвечал, казалось бы, откровенно. Сразу признался, что, когда выпивает, болтает не затыкаясь, и поэтому про брюлловский портрет растрепал всем, кому только можно. Или, если дословно, как это у него было:
«Слаб человек! Только пригублю – несет-с. А тут, вообразите, событие в национальном масштабе. О таком умолчать было выше моих сил-с». И Толстого почему-то приплел. Потом еще спел что-то из оперетты, из «Сильвы», что ли? Хотя нет. Это он уже про другое спел, когда про свое чутье уникальное распинался. Нюх у него на шедевры, видите ли, «чуть не на звезду и на ленту тянет, не говоря уже о докторской».
А ведь действительно, чертяка, на императора Николая II похож. И здорово. Усы, бородка. Ему бы на сцене выступать.
Валерий Петрович ему так и сказал, когда пытался унять его словесный поток:
– Вы ближе к сути, Вадим Роланович (одно отчество чего стоит).
– Да-да, конечно, ближе к сути. Мы так с вами и будем, помните у Пастернака, «во всем мне хочется дойти до самой сути…».
Но хуже всего обстояло дело с тем, чтобы припомнить всех, кто на прошлой неделе у него был и кто мог слышать о картине. Тут цитаты из Вадима Ролановича посыпались, как из училки по родной речи со стажем. И Достоевского вспомнил, и Чехова, и Пушкина, и даже Ленина приплел.
Майор уныло взглянул на свои записи, которые он аккуратно пытался вести в ходе беседы. Да какое тут! Разве чего запишешь, только комический куплет под диктовку или письмо Онегину Татьяны.
Да, продираться через эти словесные дебри оказалось утомительно. В конце концов уже обессиленному Валерию Петровичу удалось-таки выжать из Некрасова примерный список посвященных лиц. Напротив одних фамилий, кого тот помнил точно, он поставил плюсы, против других, а их, к сожалению, было значительно больше, вопросы. Удалось выяснить номера телефонов кое-кого.
Силы Небесные! Сначала сербская братия покатила, после беседы с этой нервной, у которой ни единой гласной в фамилии. Теперь вот богема в полный рост пошла. Какая же задница! Снежный ком! Человек пятнадцать, не меньше. Неужели Вадим Роланович не мог выпивать в одиночку! Да на них всех полгода не хватит. А с чем прикажете к руководству идти? Что докладывать? Или мне им тоже про «море огней» спеть?
Перелистав последние несколько страниц блокнота, Валерий Петрович тяжело вздохнул и почувствовал себя совершенно разбитым. Все последние ночи от жары и комаров он почти не спал. Работы было много, одной писанины – начать и кончить. Жена зудела про 1 сентября, про новую дочкину школу, в которой ей так и не подтвердили место. Теща обижалась, что никто не едет на дачу собирать яблоки. Редкие выходные пролетали как один миг, а об отпуске нечего и заикаться.
Список гостей Некрасова завершало имя с большим жирным плюсом «С. Ключка».
– Была, – уверенно подтвердил художник, – точно была. И не просто заходила, а ночевать оставалась. Далеко живет-с. Не барышня, а ангел, помощница, фея. Мне бы без нее, как поется, «лететь с одним крылом». И натурщица от бога, без жеманства, и на кухне чистый Ватель. Хорошенькая, шустренькая. Фонтан энергии, водопад, брандспойт.
Бедный, бедный Валерий Петрович! Если бы он только знал, если бы мог предвидеть, что в конце этого долгого, душного, утомительного дня, когда он уже совсем соберется домой, судьба преподнесет ему поистине царский подарок. Казалось бы, пустяк, случай, простое совпадение… но нет! Такие пустячки и сплетаются в конечном итоге в настоящее уголовное дело. А вышло-то почти как в известной телеигре – «звонок другу», и все решилось. Позвонил бывшему однокашнику поздравить, тот очередную звездочку обмывал. Подъезжай, говорит, и точка. Неохота, конечно, из Королева в Москву тащиться, но что поделаешь. Подъехал к нему в отделение, а друг как раз в дежурку спустился. Тут все и выяснилось. Глянули случайно в сводку происшествий – и нате вам.
«Криминальный труп в квартире на 9-й Парковой, мужчина, 40 лет, антиквар, Эдуард Михайлович Лейчик… следы ограбления, обнаружила и вызвала наряд сожительница С. Ключка…»
32. Допрос фигурантки
Светка сидела на неудобном стуле, хмуро уставившись на свои руки, крутила золотое с бирюзой колечко на пальце и ничегошеньки не понимала. На безымянном пальце сломался ноготь – в тот злосчастный день в квартире у Эдика как раз и сломался, – и Светку это ужасно раздражало. Вообще-то руки у нее были ухоженные, с модным маникюром, красивые, и она это знала. Обычно, когда Светка говорила, всегда руками размахивала, «артистическая у вас жестикуляция», как сказал этот, у Вадима, который монументальщик, ну, скульптор, короче. Но сейчас ей было не до жестикуляции. На хмыря за столом она старалась не смотреть. Противный, морду вон какую отъел, улыбочки строит. И чего на него пялиться-то! Дело ясное, что дело темное. Ничего хорошего не жди. Почему опять вызвали? Почему хмырь какой-то другой? Почему про Эдика не спрашивают? Достали, блин, уже. То в одну ментовку ездий, то в другую. Светка боялась и поэтому злилась, или, наоборот, злилась и поэтому боялась.
– Ну что у вас тут за стулья! – не выдержала наконец она. – Здесь такой пупырь торчит, всю юбку уже себе затянула.
Хмырь поднялся и придвинул к ней другой стул.
– Ну, так как насчет Некрасова, Светлана Сергеевна? Вы, как я понял, давно с ним знакомы?
– Ну, можно и так сказать, – протянула Светка, отодвигая новый стул подальше от стола с хмырем.
– Часто у него бываете?
– Не то чтоб часто. Ездию иногда, когда он просит, ну, помочь, короче.
– Ездите?
– Ну да. А что, нельзя? Я в Москве не каждый день бываю. В настоящее время работаю по месту жительства, в Люберцах. Но я же все это уже рассказывала. Чего снова-то?
– Да-да, рассказывали, – ответил хмырь и улыбнулся. – Выходит, вы приезжаете к Некрасову просто так, безо всякого дела?
– Ну, типа того. Скрасить общество, он так сам выражается. Там у него часто собираются клиенты, покупатели, друзья всякие. Бывает, помогаю ему, прибрать-убрать, стол накрыть. А что, нельзя?
– Разумеется, можно. Вы, Светлана, не волнуйтесь. У нас с вами просто частная беседа. Видите, я даже записи никакой не веду. Неделю назад он тоже вас приглашал?
– Ну, вроде да.
– Вроде или да? Давайте поточнее. Были вы у него в гостях в промежуток с 11 по 16 августа?
Светка закусила губу и закрутила колечко.
– Я никак не пойму, что здесь такого-то. Или пропало чего? Так у него реально проходной двор в квартире. Приходили, уходили. Все пьяные в дым. Я-то тут при чем?
– Можете быть уверены, Светлана, что из квартиры Некрасова ничего не пропало, – мягкая улыбка снова заиграла на губах мента, – вы действительно ни при чем. Постарайтесь вспомнить, кто из знакомых у него тогда был. Можете перечислить? Кстати, какого числа вы там были?
– Вроде 12-го. Да, точно 12-го.
– А кого из друзей назвать можете?
– Откуда я всех их упомню? Он что, меня, по-вашему, со всеми перезнакомил? – Тут Светка
