Николая.
— Николай! Пойдем ко мне.
За стаканом вина Никонов рассказал, как экипаж Юрия, когда загорелся их танк, отбил у немцев в рукопашной машину. Николай добавил, как этот трофейный бронетранспортер подоспел во-время в бою на окраине и помог уничтожить контратакующих эсэсовцев.
— Вот-вот! — восторгался майор. — И сейчас прямо через расположение немцев сумели отвезти в госпиталь одного очень тяжело раненого бойца. Вот, дьяволята!
Николай предложил, лукаво щурясь:
— Так выпьем за здоровье этого бойца.
Майор внимательно глянул на него, усмехнулся, покачал головой, выпил и перевел разговор на другую тему:
— Ситникова обязательно к награде представим…
Весь день Юрий проспал в медсанвзводе. Когда к нему приходил Николай, доктор хвастался:
— Э-э-э! Не разбудить вам его. Проснется к вечеру, не раньше.
Ночью Юрий раскрыл глаза. Прежде всего захотелось есть. В голове была приятная свежесть. Напевая себе что-то под нос, он отправился на кухню и плотно пообедал.
Но воспоминания снова омрачили его настроение. Он вернулся в медсанвзвод, расспросил о Соне и Николае. Его успокоили. Но ощущение большой невосполнимой потери захватило все мысли и чувства.
Гвардейцы, как обычно, до подхода основных сил фронта, держали круговую оборону. Всю ночь он бродил от танка к танку, томясь, и не находя, чем отвлечься. Город был большой: на несколько кварталов приходилась одна машина и два-три десантника. Юрий боялся очутиться наедине с самим собой и два раза обошел все «тридцатьчетверки».
Танкисты спали. Автоматчики, которые охраняли машины и вели наблюдение, ничего не знали о переживаниях Юрия и каждый раз весело приветствовали офицера-«безлошадника».
— Никого не замечали? — спрашивал Юрий.
— Нет, никого, — раздавался ответ, в котором слышалось сожаление.
— Ужинали?
— Все поели, — с готовностью отвечали ему.
— Курево есть у всех?
— Курева хватает, товарищ гвардии лейтенант.
— Ну, ладно… — и Юрий уходил к следующей машине.
Несколько раз он порывался разбудить Николая, спавшего на жалюзи танка, но так и не решился. Потом он зашел к майору Никонову. Тот расположился в комфортабельной квартире какого-то бежавшего богатого фабриканта и крепко спал на пуховых перинах, держа в руке пистолет. Все были утомлены после напряженных боев.
Тогда Юрий заглянул в штаб. Там бодрствовал один скучающий дежурный радист, который встретил его, радуясь, что нашлось с кем поговорить.
— Чего не спите, товарищ гвардии лейтенант?
— Только что встал. Что-то не спится. Весь день продремал, — отговорился Юрий.
— Хотите чаю? Хорошего чаю я достал. У нас украденый, вот, смотрите, упаковка: «Грузинский, 1-й сорт».
— Наливай, что-то во рту у меня пересохло.
— Это от долгого спанья всегда так. Пожалуйста, пейте.
Они молча пили крепкий чай. Радиста так и подмывало поговорить.
— Вы не слыхали, — начал он, — как наш танк в кино заехал?
— Чей танк? — насторожился Юрий.
— Я не запомнил фамилию командира. Это взвод разведки батальона Никонова. Вы ведь тоже, кажется, из первого батальона? Ну, так вы его должны знать. У него позывные «Вихорь». Он еще всегда с лейтенантом Погудиным вместе действует. Знаете?
— Ну, ну, знаю. — Юрию очень хотелось послушать, что расскажет про него штабной радист.
— Как его фамилия?
— Его? Малков.
— Во-во! Малков. О его взводе как-то в корпусной газете писали. Помните, они реку Варту форсировали — по заминированному мосту проскочили. Они с Погудиным любят почудить. Так, про кино слыхали?
— Гм! Нет.
— В самом деле? А все об этом говорят. Не помню, в Шпроттау или в Зорау это было. Дня четыре тому назад…
— Ну, неважно, — поторопил Юрий. Его забавляло то, что радист не знает, с кем говорит.
— Названия городов тут такие, что спутаешь. Так вот. В город вошли, как всегда в эти дни, неожиданно для немцев. Пробираются по улице. Впереди — автоматчики, за ними — танк на малом газку. Смотрят — широкие застекленные двери. Оказалось — кинотеатр. Чуть-чуть синими лампочками освещен. Зашли. Билетер, расшитый галунами, вытянулся в струнку, затрясся и руки поднял.
— Где касса? — спрашивают они.
В углу прилавок. Там продавщица куревом торгует, раскрашенная, разодетая. Она, конечно, — в обморок… Табличка висит: «французские сигареты, болгарский табак, чешские трубки». А последнее: «русские папиросы» уже зачеркнуто.
Наши пошли в зрительный зал. На них никто внимания не обратил: темно, последние ряды пустые. А в передних — военные фуражки торчат.
И вот глядят: на экране танки германские на улицы нашего Минска входят. Из пулеметов строчат, разбегающихся женщин давят.
— Давай им вторую часть покажем, — решают они. — Обойдем на машине вокруг. Протараним стенку за экраном и въедем. А тут ракету дадим.
Так и сделали. Немецкие моторы на экране визжат, заглушают нашу «тридцатьчетверку» за стенкой. И вот, когда гудериановские танки показывались, как они на Москву поехали, экран-то как лопнет. Штукатурка посыпалась. А автоматчики в зале белую ракету в потолок — бац! Танк как въедет в театр, прямо против зрителей! Немецкие офицеры повскакали, револьверы повыхватывали. А командир танка высовывается из люка и кричит:
— Хенде хох! Сеанс окончен!
Радист рассказывал и очень удивлялся, что этот грустный офицер, которого он знал только в лицо, ни разу не улыбнулся, слушая такую веселую историю. Юрий сидел за столом, подперев голову растопыренными пальцами и глядя в одну точку.
Было время, — он считал, что Соня — самое главное в его жизни. И вот Сони нет… Он чувствовал боль от большой потери. Но при этом в нем уже поднималось что-то новое и гораздо большее, чем любовь к девушке.
Юрия тянуло к товарищам.
Взошло солнце, озарив серые черепичные крыши. С востока подошли войска. Командир бригады передавал город пехоте. Юрий поблагодарил радиста за чай и направился к своему экипажу.
Крадучись, чтобы не потревожить истомленных бойцов, он вошел в дом. Танкисты разместились вместе с автоматчиками, теснясь по привычке. Юрий бесшумно прикрыл за собою дверь. В квартире с опущенными бумажными шторами было темно. Он зажег фонарик, громко щелкнув, и оглянулся: не разбудил ли кого. На цыпочках перешагнул через спящих вповалку и убрал маскировку с окон. В комнате забрезжил серый свет мрачной узенькой улицы, на которой, наверное, никогда не бывало солнца. Юрий взял стул и, подняв высоко над полом, перенес его к столу, медленно опустил и тихо сел, боясь, чтобы не
