— Поцарапало маленько, товарищ гвардии лейтенант.
— Рука перебита? Почему не в госпитале?
— Убежал. Берлин надо брать.
— Разве можно с таким ранением, — грозно начал Николай, но сразу переменил тон, когда Миша Бадяев насмешливо взглянул на его ногу, на палку. — И где ты сейчас?
— Кухню охраняю. У меня там трофейный пулемет установлен.
Вдоволь наговорившись с бойцами, Николай пошел с майором доложить начальству о себе. Палку забыл. Никонов, посмеиваясь, поглядывал на него сбоку и ждал, когда он вспомнит о ней. Николай же думал о том, как выросли молодые солдаты за последнее время. Два года назад они прибыли на фронт восемнадцатилетними юношами. Их лица примелькались было за долгие дни вместе. А теперь, после госпиталя, свежими глазами он увидел, что бойцы стали шире в груди, окрепли, возмужали. Ни дать, ни взять — богатыри.
Командир бригады медленно, внимательно осмотрел Николая с ног до головы.
— Сбежал? Какое тебе наказание дать за недисциплинированность? А?
— Готов ко всему, товарищ гвардии полковник.
Тот пытливо посмотрел в глаза.
— Плохо в госпитале?
— Нет, хорошо. Только скучно в безделье.
— Значит, не от трудностей сбежал? А? Ну-ка, пройдись строевым.
Николай, превозмогая боль в ноге, сделал несколько шагов.
— Так. Молодец. А бледный какой стал. Откормить надо. Завтракал? Нет? Садись с нами, сейчас сразу позавтракаем, пообедаем, поужинаем. Надо смочить дорожку, обмыть гусеницы. А, Василий Иванович?
— Доброе дело всегда запивают, — пробасил Никонов.
— Прошу к столу.
Принялись за еду. Молча пили вино. У всех настроение — хоть пляши, но в гвардии перед делом не принято произносить шумных тостов. Каждый подчеркнуто сдержан. Только крутые жесты и огонек в глазах все равно выдавали: видно, что люди через час, через два, помчатся в бой.
До Берлина оставалось совсем немного.
— Да, — вспомнил полковник. — Там нашу радистку не видел?
— Как же? Видел.
— Выздоравливает?
— Уже ходит.
— Не мог ты ее с собой захватить, а? Дозарезу нужен радист на бригадную рацию. Ранило вчера, и посадить некого.
— Мне сдается, товарищ полковник, — вставил Никонов, — что она не сегодня — завтра, будет здесь. Тут дело поставлено, — подмигнул он Николаю. — Правильно я говорю?
Николай опустил глаза в тарелку и пробурчал:
— Причем тут я?
— Первый раз слышу от него такую фразу, — смеялся Никонов.
Вбежал, запыхавшись и сияя во всю физиономию, Юрий Малков.
— Товарищ гвардии полковник, — почти закричал он. — Разрешите?..
— Обнимайся, обнимайся.
Юрий, сбрасывая шлем, ринулся к Николаю, и они начали мять друг друга.
— Колька, ч-чорт. Как соскучился я по тебе.
— Малков! Задушишь Погудина! — до слез хохотал полковник. — Вот дорвался, Малков! Ты с ума сошел…
Юрий отступил на шаг, держа Николая за плечи. Затем схватил его за голову, и притянув к себе, звонко чмокнул в губы.
— Погоди… Давай сядем… — Николай едва отдышался от объятий Юрия. — Впрочем, давай пойдем к твоей машине. Я давно на танке не сидел. Знаешь, как охота! Товарищ гвардии полковник, разрешите нам с Малковым идти?
— Куда это? Никуда. Сидите. Малков, садитесь.
— Я еще капитана Фомина не видел. Отпустите, — просил Николай.
— Иван Федосеевич сюда придет сейчас, — успокоил комбриг. — Я уже послал за ним. Расскажи-ка лучше, как это тебя ранило в последний раз.
Николай коротко рассказал о памятном бое в лесу, когда у головного танка разведки порвалась гусеничная лента.
Потом за командиром бригады пришли от генерала, который приехал отдать распоряжения. Полковник наказал никому не расходиться и отправился с майором Никоновым. В дверях им встретился капитан Фомин. Комбриг велел и ему подождать.
Иван Федосеевич не удивился, встретив Николая.
— Ага, ты уже здесь? А говорили — тяжелое ранение…
Николая так и подмывало броситься Ивану Федосеевичу на шею. Но он только старательно вытянулся и строго по-военному приветствовал капитана. Иван Федосеевич посмотрел ласковыми глазами и угадал его желание.
— Ну, дай я тебя обниму.
Юрий, сияющий, стоял в стороне. Он снял шлем и потрясал им над головой.
— Вот теперь дадим копоти!
Николай высвободился из крепких рук капитана и проковылял к дивану, увлекая за собой Юрия.
— Рассказывай, как дела. Когда «Красное Знамя» получил?
Иван Федосеевич, садясь за стол и раскладывая свои бумаги, отрекомендовал:
— Не шути с ним. Он отличился здорово. Показал настоящий танковый характер. Один за весь экипаж в бою орудовал. Ситникова и Пименова ранило. Он сам сел за рычаги, привез их в медсанвзвод и снова в бой поехал. Сам машину вел, сам из орудия стрелял. Генерал как узнал, так сразу орден и вручил.
— Да ну? Генерал?
В комнате, где прежде, очевидно, была столовая многочисленной семьи, становилось душно, накурено. Вошла пожилая хозяйка — полная бледная женщина с подпухшими измученными глазами. Робким голосом, стоя на пороге, она что-то сказала. Николай подтолкнул Юрия.
— Окно открыть просит. Да, да, пожалуйста, откройте, — сказал по-немецки.
Женщина медленно прошла через комнату. Юрий поднялся, чтобы помочь ей.
— Это чьи портреты висят на стенах? — поинтересовался Николай. — Спроси-ка, я чего-то не могу такую фразу соорудить.
Юрий перевел. Женщина, — казалось вот-вот расплачется, — рассказала о шести сыновьях и о муже-враче, которые погибли. Она каждый раз вздрагивала, когда Николай что-нибудь переспрашивал или вставлял свои замечания.
— Вот вам пожалуйста — один погиб во Франции, трое в России, двое на Балканах, один у себя в Германии, — повторил Николай и спросил по-немецки: — А за что они погибли?
— За фюрера, — смиренно ответила женщина.
Юрий несколько раз порывался что-то сказать и, наконец, спросил:
— Ну, а что дальше? Как жить дальше будете?
— Гитлер капут, — как заученное, произнесла она.
— Оставьте ее, — сказал Иван Федосеевич. — Не знает еще она, как жить будет.
— Конечно! — подтвердил Николай. — Попробуй-ка проживи под фашизмом двенадцать лет — голова соображать перестанет.
Женщина поклонилась и вышла.
— А вообще интересно, — продолжал Николай. Ему после долгих размышлений в госпитале хотелось порассуждать. — Мы ведь сколько городов ни занимали, жителей почти не видели. Прячутся. А как только вылезать начнут, мы дальше едем. Вот пехоте нашей интереснее. Ну, ладно. Кончим войну — разберемся. Обязательно разберемся. Расскажи-ка лучше, Юрий, как тебе генерал награду вручал. Он разговаривал с
