сторонам окурки и мусор, песок и белесые куски штукатурки. На выходе из дирекции друзьям повстречался местный мальчуган, игравший «в ножички» возле трансформаторной будки. На вопрос Макуты насчет магазина он ответил вот как:
— Это вон туда идти надо, прямо между домами. Здание напротив дискотеки!
— А скажи-ка, малец, — поинтересовался Влад, — дискотека у вас по каким дням?
— Сегодня, например, — хитро прищурившись, отозвался мальчуган, — начало ровно в десять.
— Ага! — обрадовался Влад, а Рома, наоборот, заметно обеспокоился:
— Нечего там делать, — запричитал он. — Что еще там будут за люди?
— Не ссы, — оборвал его Макута. — Люди как люди. Пошли в магазин.
Мальчик не обманул — в пыльной витрине магазина отчетливо отражалось приземистое здание Цевлинского сельского клуба. Это оказалась массивная одноэтажная постройка, где по субботним дням крутят музыку и устраивают танцульки. Даже сейчас, за пару часов до дискотеки, перед клубом толпилось десятка два местной молодежи — курили, плевали да раздраженно посматривали по сторонам.
Как выяснилось много позже (примерно через месяц, во время очередного посещения Цевла), на этой дискотеке с нашими товарищами могли приключится прескверные истории. Но по счастью, за полчаса до её начала в Цевло пришла принадлежащая дирекции заповедника машина, и Макуту, Влада и Рому погрузили на борт и доставили в Сосново, к остальным. Так что к добру али к худу, но на Цевлинской дискотеке они так и не побывали.
Через несколько дней мы отдохнули, обжились и отправились на свой первый маршрут. Ради этого дела я выпросил у нашего соседа Александрова курковую двустволку шестнадцатого калибра, а Крейзи вооружился пятизарядным помповиком. По задумке, местные инспектора должны были проводить нас до самого края топей — километров за десять, к месту, где стояла сгинувшая ныне деревенька Свиная.
Там по сию пору сохранилась охотничья сторожка, где должны были занять боевой пост Владик, Сержант и я. Мы должны были провести в Свиной ближайшую пару дней, а остальные намеревались нынче же вернуться в Сосново.
В путь вышли на рассвете, по холодку, покуда солнце не начало как следует припекать. Сначала проселочная дорога шла через поля, но у кромки леса нырнула в тень между деревьями. Постепенно местность понижалась, под ногами захлюпало, так что мы на собственном опыте познакомились с принятой между коренными жителями «классификацией местности».
— Вот это называется «посуху», — вещал наш проводник, пока мы шли через заболоченный лес, в котором воды было по щиколотку. — Так будет еще километра три, а затем «сос» начнется. «Сос» — это редкие елки и сосны, торчащие вразнобой из отвратительной жидкой грязи. Воды здесь самое малое по колено, каждый шаг сопровождается мерзким чавкающим звуком, создается впечатление, будто кто-то все время хватает тебя за сапоги. Посреди этого безобразия нам попался брошенный остов автобуса, с неведомой целью втащенный сюда по «зимнику» и здесь опочивший.
— Ну все, ребята, — сказал наш проводник. — Глядите в оба, дальше «мох» начинается! Он был прав: через полкилометра хилая растительность по сторонам от тропы расступилась. Горизонт открылся нашему взору многоцветным покрывалом из мха, в разрывах которого матово блестела неподвижная черная вода. Утренний туман почти рассеялся, местность просматривалась насколько это только возможно — от края леса до самого сердца болот.
Смутное чувство охватило меня: странная смесь удивления и опустошенности. Взгляд блуждал по раскинувшимся впереди просторам, но ему было не за что там уцепиться. Местность была ровная, словно доска, и лишь у самого горизонта виднелись смазанные очертания покрытых лесом холмов.
— Скажите, уважаемый, — обратился я к нашему проводнику, — а что это там виднеется?
— Не знаю, — буркнул в ответ провожатый. — Я там не бывал!
— А… — опешил я, но потом все же нашелся. — А вы давно здесь живете?
— С рождения, — был мне ответ. — Местный я, родом из Подберезья.
— Как же так? — еще больше удивился я. — Столько здесь живете, а нигде не были? Тут наш проводник обернулся и посмотрел на меня, словно на законченного кретина.
— Ты вот что, малец, — спокойно произнес он. — Не спеши судить, коли не разумеешь. Возле того урочища топи шестнадцати метров в глубину, а под землею ключи, так что болото даже зимою не схватывает. Нету туда толкового пути, а по бестолковому я не ходок. Коли тебе туда надо — ступай, тут я тебе не указчик. Только ружье отдай, а то Александров по нему скучать будет.
Емко сказал мужик, так что и ответить-то нечего. Видя, что вопросы закончились, наш проводник показал рукою направо, вдоль кромки болот. Местность в этом направлении повышалась, так что целый язык леса выдавался вперед и наподобие клина врезался в раскинувшиеся вокруг топи.
— Вон там была раньше деревенька Свиная, — пояснил наш проводник, — да потом, на беду, совсем запустела. Сторожка только осталась, мы в ней ночуем, бывает. Сейчас по краю пройдем, там старое поле будет, а потом…
Под эти неторопливые объяснения мы дошли до самой сторожки — небольшой скособоченной постройки, примостившейся на давно некошеном лугу. В сторожке была только одна комната два на четыре метра, большую часть которой занимали дощатые нары. Перед ними стояла печка-буржуйка, фанерный столик и табурет, а больше в комнате не было ничего.
— Ну вот, ребятки, располагайтесь, — предложил мне, Владу и Сержанту наш проводник. — Жить будете здесь. В случае чего дорогу обратно найдете?
— Обязательно найдем, — ответил Влад, — не сомневайтесь.
— Вот и хорошо. И еще — если из местных кто забредет, вы с ними особенно не церемоньтесь. Не давайте им здесь браконьерничать!
На этом разговоры закончились, и наш проводник ушел, забрав с собой Крейзи и остальных. Постепенно их фигуры скрылись за кустами, а затем смолкли и долетавшие до нас приглушенные голоса. Стало очень тихо: едва шелестел ветер в траве, да тихонько потрескивала растопленная Сержем буржуйка. Так мы остались одни.
Из нашего бдения в Свиной мне запомнилась история местного браконьера по прозвищу «Филин». Мы познакомились с ним утром следующего дня, когда Филин приоткрыл дверь нашей хибары и с порога впился в нас цепким, внимательным взглядом. Вот что он увидел: трое парней вроде как спят, расположившись на нарах ногами к двери и укутавшись одним одеялом. Тогда Филин распахнул дверь до конца, подошел к столу и принялся насмехаться: — Эй, молодежь, — ехидно толковал он, — а вот если я примусь браконьерничать? Как вы тогда будете меня ловить? Вы же городские, в сельской жизни ничего не смыслите! Ни ружья с собой не взяли, ни…
Так Филин продолжал ерничать до тех пор, пока я не пошевелил под одеялом правой рукой. Из-за этого краешек одеяла у меня в ногах отодвинулся в сторону, и Филину стали видны направленные ему в грудь два черные дула. Ружье я еще с вечера положил вдоль тела, приспособив в ногах валик из куртки таким образом, чтобы стволы были приподняты вверх и смотрели в направлении двери.
Этого оказалось более чем достаточно: Филин свои издевательства тут же прекратил, достал из сумки флягу с молоком и принялся нахваливать нас и угощать сигаретами. Человек он оказался скользкий, зато приятный в общении — такой может зарезать, продолжая улыбаться и травя нехитрые истории из своей жизни.
— Ай-яй-яй! — причитал Филин, разглядывая единственный в сторожке табурет. — Что же это с ним приключилось? Третьего дня совсем целый был, а сейчас…
С табуретом действительно получилось нехорошо: вчера Влад, стреляя из двустволки, начисто отстрелил ему одну из ножек. Решение стрелять в табурет было принято спонтанно, после того, как мы расстреляли половину патронташа в подвешенный на шесте скворечник, но по крайней нажратости так и не смогли попасть.
История с Филином приключилась с утра, а к середине дня мы с Владом выбрались на болота с ружьем, ручкой и стопкою протоколов. Никогда еще я не ощущал своей ненужности так остро, как в этом
