Огромный зал был пустынен — если не считать нашей «берлоги», от которой на десяток метров тянуло удушливой гарью. Батутная яма была завалена огромным количеством матов, большая часть из которых к этому времени уже прогорела. Паркет вокруг был сорван, обнажая желтые доски, на которых опочили сорванные со стен и изуродованные до неузнаваемости остатки «шведских стенок». Валялось несколько пустых баков из-под «кофе» и целая куча битой посуды. Дальний угол зала больше напоминал общественный туалет — до такой степени мы все там загадили. А больше сторож не увидел ничего, так как мы к этому времени уже успели вылезти через дырку в противоположной стене.
Но перед тем, как окончательно покинуть Зеркальный, мы задумали и осуществили еще кое-что. В лагере есть несколько высокочтимых традиций, причем одна из них связана с расколотым пополам валуном, торчащим из воды у самого берега озера. Этот валун называется «Разбитое Сердце», и местные легенды сообщают о нем вот что: «Тот зеркаленок, который найдет на поверхности Разбитого Сердца „теплое место“, сможет загадать желание, которое в будущем непременно исполнится». Причем «теплое место» следует искать не как-нибудь, а ползая по камню и прижимаясь к нему собственной щекой.
Приближался пересменок — нынче целые отряды зеркалят перли на берег озера, чтобы облепить торчащий из-подо льда исполинский камень. Так что мы с Саулом и Костяном задумали недоброе. Обпившись холодного чаю, мы заняли позицию на берегу озера, совсем неподалеку от Разбитого Сердца. И как только очередной отряд показывался из-за спортзала, мы прыгали на камень и живо «обоссывали» обе его базальтовые половинки.
С прятавшись на берегу, мы с наслаждением наблюдали, как зеркалята прижимаются к камню лицом, силясь отыскать на нем заветное «теплое место». Сегодня у многих это выходило на удивление легко, так как мы старательно подогревали поверхность камня своими струями. Но были и такие, кто быстро воткнулся в не совсем приятный расклад и тут же пожаловался вожатым. Так что в конце концов пришлось нам из Зеркального бежать.
Нужно было спешить, и в ход пошли не только алкоголь, но и транквилизаторы. Особенно транквилизаторы. Мы приобретали их за гроши у одной старухи на площади Мира, перед аптекой. Бабка торговала для виду нитками из картонной коробки, но под ними — димедрол в бумажных пачках, реланиум в лафетках и иногда — красные торпедки с тареном. У старухи была полным-полна коробочка — почти все «зепамы» (нитразепам, диазепам и феназепам), корректоры (паркопан «второй», «пятый» и циклодол), а иногда попадались и антифобийные средства навроде сигнопама. Временами, в хороший день, могло повезти, и старуха вынимала из коробки бодрящий сиднокарб. Маленькие круглые друзья стали нашими постоянными спутниками, и определился даже основной, рабочий метод: бутылка лимонада 0,5 на единицу «Красной Шапочки»[8] плюс шесть таблеток феназепама; циклодол или паркопан добавлять по вкусу.
Кто не пробовал подобный коктейль, может и не знать всех его прелестей. Но тот кто пробовал, знает: после него в голове остается лишь тяжелый сумрак беспамятства, рассеченный на части вспышками каких-то странных, ни с чем не сообразных событий. Эти эпизоды — как дурной сон: то ты тонешь в пузырящемся, ставшем вдруг жидком полу (димедрол), то ловишь в циклодоле вылетающий из ванны таз с бельем, то гуляешь у себя перед домом с собакой, которую никто кроме тебя почему-то не видит.
Один из первых случаев нашего соприкосновения с миром токсикомании был ознаменован наступлением эры тотального ужаса. Это был, конечно, не такой ужас, как, скажем, в «Звездных Войнах». Там всё было покруче — когда створ шахты реактора старые пидарасы из звездосмертостроительного КБ имени товарища Вейдера вывели в приёмную Императора. Но вышло, на мой взгляд, немногим хуже.
Между второй и третьей парой в нашей расчудесной школе по всеобщему располагу был перерыв на обед. Учились мы в отдельном крыле, соединяющем главное здание ДТЮ[9] с театрально-концертным комплексом, по принятой аббревиатуре — ТКК. В подвале последнего располагалась столовая, куда мы ходили каждый божий день, только вот бога не вспоминали. Однажды по пути в столовую мы встретили нашего одноклассника Богдана. С лицом, несущим печать неземного блаженства, он развалился на кушетке в коридоре. В нашем классе Богдан был на передовой, причем сразу по двум направлениям: вряд ли кто лучше него умел налаживать отношения со сверстницами, и он был первый, кто на себе опробовал инъекционную наркоманию. Так что на кушетке перед нами лежал, вне всяких сомнений, весьма уважаемый человек.
— Что это с тобой? — спросили мы, видя (так как имели уже некоторый опыт) что дело нечисто.
— Старуха на Мира, — заплетающимся языком ответил Богдан, — таблетки…
— Что? — удивился я, но Костян, как человек более практичный, спросил:
— Где именно и какие?
Богдан объяснил нам, где именно и какие таблетки. Сидя за чашкой кофе и наблюдая, как все вокруг жрут какие-то витамины, которые целыми пачками скармливало нам школьное руководство, мне пришла в голову свежая мысль:
— Слушай, — предложил я, — пришло время организовать фонд. Мы же, — я обвел рукой зал, — можем глотать всё это прямо здесь, ничего не стесняясь.
— Почему это? — удивился мой друг.
— Витамины! — объяснил я. — Никто ничего не заметит. Никому и в голову не придёт.
Святая наивность! Не понимал я тогда, что невозможно будет не заметить всего того ужаса, феерического и противоправного кошмара, который вскоре начнется. Потому что на собранные с одноклассников деньги мы приобрели у старухи столько таблеток, что разноцветные лафетки полностью закрыли дно Богдановского школьного рюкзака.
Я нашёл нужным выступить с речью:
— Мы, — сказал я, оглядывая класс, — вступаем в новую эру. На хуй нам учиться, если неподалёку есть такая старуха. Налетай, товарищи!
Нас в классе было восемнадцать человек, и среди них нашлись только двое предателей, вернее — предательниц, отказавшихся проглотить горсть белесых колёс и окутаться сумраком, порождающим глобальное непонимание, галлюцинации и чудовищ.
Это было чудное дело, доселе виданное только в сказках. Как будто по взмаху волшебной палочки адского Незнайки целый класс превратился вдруг в ползающих по полу, галлюцинирующих и блюющих животных. Каждый показал себя во всей красе, но описать это я не в силах — сумрак встал надо мной, и я ушел прямо с урока дорогой видений, тёмной тропой.
Трое суток волшебная сила таблеток носила меня по городу, как сухой лист. Я забирался на чердак, чтобы лечь там и лишиться сознания, а приходил в себя в сыром и темном подвале. В ужасе выбирался на свет и не мог понять, где нахожусь. Но я всё равно шёл, а когда не мог идти — полз, разговаривая по пути с какими-то странными существами.
Как я и говорил, всё это не осталось незамеченным. Более того, обстоятельства, наши извечные друзья, совпали так, что это оказалось не только замечено, но и было истолковано самым угрожающим образом. Некоторое время назад мы с Костяном, маясь бездельем и не зная, чем бы себя занять, измыслили вот какую шутку. На листке бумаги мы написали: «В 10 Б классе открыт набор в тоталитарную секту. Секта пропагандирует употребление наркотиков, алкоголя и создана с целью последующего суицида (самоубийства) членов секты. Желающие записаться могут обращаться в 10 Б класс». Полторы недели это объявление, не замеченное никем, провисело на доске возле кабинета директора, словно часовая мина, ожидающая своего времени. Оно наступило, и наш директор, Николай Фёдорович, обнаружил эту записку аккурат под занавес: вроде бы впору посмеяться, да только не хочется. Не уехали еще от школы машины скорой помощи, развозя по больницам притравленных чудесным коктейлем учеников. Было сделано предварительное врачебное заключение, базирующееся на найденных на полу лафетках: отравление элениумом, феназепамом и циклодолом.
Встал вопрос — кто за это ответит? Первым кандидатом оказалась наша классная руководительница, но она в эти дни приболела и не знала, что интересы класса стремительно изменяются — с биологии на токсикоманию.
Тут наши покровители предприняли еще одну манифестацию, подлинно явив свою мощь. Приболев на несколько дней и маясь температурой, наша классная в школе отсутствовала, а вечером приняла на ночь две таблетки элениума. Как следствие этого, на следующий день первые две пары она проспала. Телефон у неё был выключен, и когда наутро она явилась в школу, её встретил Никфёд — с побелевшим лицом и
