Когда закон бессилен

Поднявшийся с его помощью лысый с коротким

матом пнул тело капитана, вскрикнув, скорчился.

—   Давай к тачке, — поторопил его крепыш. Присел возле коротко застонавшего второго.

—    Спина, — промычал тот. — Он мне, сука, — почувствовав у шеи под подбородком ствол, дернулся и, обмякнув, опустился на землю. Крепыш подхватил лысого и потащил его через сад. К дому, громко переговариваясь, осторожно подходили мужчины. По­зади непривычно тихо двигались женщины. Обогнав всех, во двор забежал молодой голый по пояс парень в тренировочных штанах. В руке у него был

«

Мака

­

ров». Увидев мертвого пса, он выставил пистолет пе­ред собой и пошел к углу дома. Увидел два тела, подбежал к ним.

—    Товарищ капитан, — узнав лежащего с окро­вавленной головой Феоктистова, присел и приложил подрагивающие пальцы к пульсу. Услышав за садом мотор автомобиля, коротко выругался и рванулся туда.

 —    Подтолкни! — вдавливая педаль газа, дергаясь телом вперед и назад, словно пытаясь помочь ревуще­му мотору, крикнул крепыш. Лысый, морщась, вышел из машины и стал толкать.

—    Стой! — раздался громкий крик из-за высоко­го, в рост человека, забора. — Стрелять буду!

Подтверждая серьезность заявления, лопнул пис­толетный выстрел.

—    Давай! — заорал крепыш. Лысый с пистолетом в руке отчаянно пытался помочь с трудом продвигав­шемуся вперед автомобилю. Ему в лицо летели комья мокрой земли.

—     Стоять! — перевалившись через забор, парень бросился к машине. Лысый и крепыш одновременно выстрелили. Вскрикнув, парень упал, «жигули» выеха­ли из лужи и резко остановились. На бегу разряжая пистолет в сторону приподнявшегося парня, лысый рванулся к машине. Парень с искаженным болью лицом, поддерживая левой рукой правую с пистоле­том, провожая фигуру бегущего стволом, трижды на­жал на курок. Подбежавший к задней дверце лысый впечатался в нее всем телом и, раскинув руки, сва­ лился на дорогу, «жигули» рванулись вперед.

—    Лежать! — осторожно приподнимаясь, крик­нул парень. Волоча правую ногу, подошел к лысому.

—    Васька! — послышался быстро приближав­шийся мужской голос. — Ты где?

—    Здесь, — вполголоса отозвался парень и со стоном опустился на землю. От забора с ломиком в руке тяжело бежал коренастый мужик лет сорока пяти в длинных семейных трусах, в надорванной во время преодолевания забора майке и кирзовых сапогах.

—    Что с тобой? — взволнованно спросил он.

—    Да так, — простонал парень, — ногу чуть за­дело.

—    Как же это? — встревожился мужик. — Вот мать-то, — отложив ломик и рывком разорвав майку, сказал мужчина, — задаст твоему начальнику. На кой же он тебе пистоль выдал?! Я как увидел возле дома мертвяков, — заматывая ногу сына, проговорил он, — прямиком сюда. Мать-то в слезах вся.

—    Игнатьич! — от забора, гулко топая, к ним подбежали пятеро мужчин. Двое с лопатами, один с вилами и двое с топорами. — Где бандюги-то? — оглядываясь по сторонам, в один голос спросили они.

—    Васька одного уложил, — с гордостью ответил Игнатьич, — и сам раненый.

Через сад от дома донесся нарастающий женский гомон.

—     Собак полно, — рассматривая темнеющие дома деревни в бинокль ночного видения, недовольно отметил Филимон. — А Волошин, похоже, уже дрых­нет. Только бы собаки у него не было. Через сад, минуя деревню, подойдем. Он сейчас, наверное, от каждого шороха вздрагивает, — усмехнулся Хирург.

—    А там-то что? — кивнув головой в сторону доносящейся музыки, удивленно спросил Тарзан. — Только похороны, а уже...

—     Похороны — горе для знакомых и родных по­койника, — спокойно ответил Филимон, — а жизнь продолжается. — Посмотрел на светящийся циферб­лат часов и улегся на спину. — Через пару часов навестим Волошина.

Трое крепких парней в камуфлированных комби­незонах, сливаясь с охапками разбросанного для про­сушки сена, неподвижно лежали чуть впереди карто­фельного поля.

— У него света в окнах нет, — опуская прибор ночного видения, пробормотал старший — муску­листый коренастый парень. — Как только во всех домах погаснет свет, выжидаем полчаса и берем Воло­шина.

—    Ты, может, хоть чего-нибудь поешь? — жало­стливо проговорила плотная высокая женщина. — А то ведь...

—    Оставь, мать, — хмуро перебил ее дядя Сте­пан. — Видишь, он извелся весь.

—     Оно и понятно, — согласилась женщина. — Ведь всего неделю назад жену с дочкой похоронил, а теперича и мать. Изверги, — вдруг всхлипнула она, — бандюги проклятые! Вон в милиционеров стреляли бы. Ан нет, — вздохнула она. — По кой Ксюшу-то вбили? Чем она мешала? — женщина за­плакала. ПлеЧи неподвижно сидящего Волошина вздрогнули.

—    Ты это, — шепнул Степан, — при нем-то не говори, он ведь и так мается.

 Вытирая слезы передником, женщина ушла в дру­гую комнату.

—    Ну что же, — деланно зевая, проговорил дядя Степан, — чай, и подрыхнуть треба. Завтра вставать ранехонько. Марья корову проводит, мы и тронемся. Ты давай, Митька, спи.

—    Спокойной ночи, дядя Степан, — тихо ото­звался Волошин.

Четыре беззвучные тени, мгновенно преодолев ос­вещенную лунным светом деревенскую улицу, нырну­ли в кусты около невысокого забора из штакетника.

—    Его дом? — подстраховался старший.

— Его, — тихим шепотом ответил один из пар­ней.

—    Работаем тихо, — предупредил старший. Блес­нули лезвия ножей.

Легко перепрыгнув забор, Филимон сразу упал на живот. Рядом улегся Тарзан. Несколько секунд оба лежали неподвижно. Филимон, коротко хлопнув по­мощника по плечу, метнулся вперед. Тарзан последо­вал за ним. Почти неразличимыми тенями они, пере­бегая от яблони к яблоне, приближались к дому. У дверей Тарзан снял плотно прижатый к спине неболь­шой рюкзак, вынул из него белый балахон и надел его. Филимон навалился на дверь, сунул в появившу­юся щель узкую стальную полоску и стал поднимать щеколду. Удовлетворенно кивнул и другой рукой на­чал осторожно открывать дверь.

—    Нет его, — тихо сказал вышедший из неболь­шой спальни невысокий парень.

—    Похоже, его дома вообще нет, — приглушен­но сказал другой. Старший грубо, но совершенно беззвучно выматерился. — А где же он? Посмотри на кухне, — шепнул он одному из парней, — может, на печке русской спит. — Парень неслышно вошел в кухню. И пораженно замер: дверь на крыльцо медлен­но открылась, и в проем боком стало втискиваться что-то большое, трепыхающееся, белое. Перейдя по­рог, остановилось. По бокам у него белыми мягкими волнами опускались и поднимались то ли крылья, то ли еще что-то.

 Парень заорал и вжался в стену. В кухню, мешая друг другу, ввалились остальные. Белое издало утробный жутковатый вой и медленно двину­лась к ним.

— Мама! — отчаянно заорал один из парней. Старший вскинул руку с пистолетом. Грохнул вы­стрел. Еще и еще один. Остальные тоже начали стре­лять в молча рухнувшее на пол белое.

Филимон, услышав панический возглас, довольно улыбнулся. Но в доме грохнул выстрел. Еще один и почти тут же третий. Выхватив пистолет, Хирург в длинном прыжке достал вход в сад. В доме уже вов­сю, отдаваясь в саду эхом, трещали выстрелы. Фили­мон побежал к забору. Не касаясь его, перепрыгнул, перевернулся через голову и побежал вверх по прика­танной дороге к шоссе.

— Валим! Как зашли, так и уходим! — крикнул старший. Парни стремительно последовали за ним.

—    Звони в милицию! — Степан с двустволкой в руках вбежал в комнату к Волошину и не сразу увидел его. Степан щелкнул выключателем. Бледный Воло­шин сидел на полу, старался вжаться в угол.

—    Что же это, а?! — зло спросил дядя Степан. — Кто у тебя там?

—    Никого, — Волошин замотал головой. — Чес­тное слово, не знаю я ничего! Нет, знаю! — закричал он. — Это меня убить хотят! Меня!