рисковать, особенно в такой день, перед важнейшим матчем.
На дворе он столкнулся с Пауком. Польдек, приседая на длинных худых ногах, с азартом подбрасывал головой старую надутую камеру от мяча. Он был так увлечен, что даже не заметил Чека. Только когда камера упала на землю и покатилась Манюсю под ноги, Паук остановился и смущенно улыбнулся:
— Привет, Чек!
— Привет! — Манюсь щелкнул пальцами по козырьку шапочки. — Тренируешься?
— Что делать, приходится тренироваться.
— Молодец, Паук! Посмотришь, из тебя еще выйдет настоящий футболист.
Паук преградил ему путь.
— Послушай, Манюсь, — умоляюще глядя на Чека, сказал он шепотом, — будь другом, скажи Фелеку, чтобы он включил меня в команду. Сам видишь, я тренируюсь. Я уже восемь головок подряд могу сделать.
— Здорово! — похвалил его Чек тоном опытного тренера. — А как с ударами, с дриблингом?
— С ударами хуже, но я тренируюсь. Посмотри, — он показал на забор, на котором мелом были нарисованы ворота, — три раза я уже попадал в самую девятку.
— А дриблинг?
Польдек потер подбородок и помрачнел:
— Дриблинг я еще не отрабатывал, но… А как это делается?
— Ты возьми, братец, два кирпича, поставь их во дворе и вообрази, что это игроки, — объяснил Чек со знанием дела. — А потом на полном ходу веди мяч и прорывайся к воротам.
— Кирпичи? — удивился Паук.
— А ты знаешь, как тренируются в «Полонии»? Именно так. — И для убедительности Манюсь свистнул сквозь зубы.
— Хорошо, я попробую. Только ты смотри не забудь напомнить Фелеку. Ты и представить не можешь, как это мне нужно!
Чек испытующе поглядел на Польдека. Худой, со скованными движениями, робкий, неловкий, тот мало походил на футболиста. Однако, взглянув в бледно-голубые умоляющие глаза Польдека, Манюсь пожалел товарища.
— Ладно, — сказал он, — только не знаю, выйдет ли что-нибудь из этого. Манджаро вчера уже уточнил состав.
— Попробуй. Он тебя послушается.
— Посмотрим. — И Манюсь ободряюще улыбнулся.
Через минуту он уже исчез в воротах, а Паук с еще большим жаром принялся подбрасывать мяч головой.
Выйдя на улицу, Чек с удивлением остановился. На тротуаре, задрав голову, стояли Манджаро и Жемчужинка, наблюдая, как Игнась Парадовский, взобравшись на лестницу, приклеивал к забору большую афишу.
— Гляди! — радостно приветствовал его Жемчужинка. — Здорово нарисовал, правда? — Он указал на балансирующего на лестнице Игнася.
Манюсь взглянул вверх. На большом листе белой бумаги черной краской был нарисован вратарь. Казалось, он повис под перекладиной ворот. Длинные руки его были вытянуты по направлению к мячу, который стремительно влетал в ворота. Полет мяча был обозначен несколькими завитками черной краски. Над рисунком виднелась большая надпись красными буквами:
«Внимание!! Синсацыонный матч на поле с. к. «Сиренка».
УРРРАГАН — против — СИРЕНКИ в воскресенье в 5 часов полполудня. Билеты по доступным ценам в кассе».
Очарованный этим необычайным зрелищем, Чек на минуту окаменел. Потом сдвинул на затылок шапку, сунул руки в карманы и протяжно свистнул.
— Фе-но-ме-наль-но! Потрясающе! И все это Игнась нарисовал? Сам?
— А ты что думал?! — подтвердил Жемчужинка таким тоном, как будто тут была и его заслуга.
Манджаро подтолкнул Манюся локтем:
— Здорово, а? Тут уж никто не пройдет мимо. Только мне кажется, что «ураган» пишется через одно «р».
Я нарочно поставил три, — крикнул сверху Игнась, — чтобы лучше звучало!
— Ну что за мелочи! — пренебрежительно сказал Чек. — Три «р» или одно — какая разница! И вообще, это не школьная диктовка, а спортивная пропаганда. Право, Игнась, не видать мне своей тетки, если из тебя не получится мировой художник.
Наконец Игнась приклеил афишу, еще раз разгладил ладонью свое произведение, прихлопнул углы, чтобы не отставали от стены, и спрыгнул с лестницы.
— Локти они себе грызть будут, когда увидят!
— Кто?
— А эти, с Окоповой. Пусть знают, какой у нас клуб!
Когда все досыта нагляделись на произведение Игнася, Чек отвел в сторону капитана команды.
— Слушай, может, ты найдешь местечко для Польдека? — начал он задушевно.
Манджаро пожал плечами:
— Ты ведь знаешь, что команда уже укомплектована.
— Я понимаю, но ведь это же наш парень, с Голубятни. Ты можешь пойти во двор и посмотреть, как он тренируется. Восемь головок подряд, братец! Это тебе не шутка!
— Не получится, — коротко отрезал капитан команды: — Паук слишком слаб физически, не выдержит.
— Так мы его сегодня немножко подкормим. Я ему принесу хлеба со смальцем, съест — и придет в форму.
— И технически он слаб. Мы не можем поступать так легкомысленно.
Чек поморщился:
— Э-э-э… я с тобой — как с другом, а ты со мной — как государственный тренер.
Но Манджаро хотел говорить только всерьез:
— Это ответственный матч, чудак человек! Мы обязаны выиграть! Дело идет о чести клуба.
Аргумент этот, казалось, убедил Манюся. На секунду его живые глаза потухли. Но неожиданно он щелкнул пальцами.
— Есть выход, — сказал Чек весело: — чтобы ему не было обидно, мы его поставим резервным.
— У нас уже есть три, больше не нужно.
— А, что там… четвертый тоже пригодится, — подмигнул Чек. — Пойми, ему будет очень обидно. Свой парень, пусть порадуется.
Теперь задумался капитан.
— Погоди, погоди, как бы это сделать? — Он с размаху поддал ногой лежавший на тротуаре камень. — Ну ладно, включим его резервным. Ты прав: пускай парень порадуется.
Чек даже покраснел от удовольствия. Его черные глаза снова весело заблестели.
— Я всегда знал, что ты мировой друг, Фелюсь! Давай лапу! Увидишь, из нашего Паука еще получится футболист;
Они торжественно обменялись рукопожатием и улыбнулись друг другу. Чек уже прощально постучал пальцем по козырьку шапочки, как вдруг увидел, что Манджаро задумчиво трет щеку. Очевидно, что-то его беспокоило.
— Послушай, — неожиданно сказал капитан, — ты куда идешь?
— Как это — куда? Иду пропаганду делать, чтобы публика на матч валом валила.
— А как быть с мячом? Старым мы играть не можем — это же позор!
— Да, я знаю…
