Теолог я умеренный (не скрою!),Пресвитерьянец и мыслитель, право.Умеренно люблю я Тир и Трою,Как Элдон, судия сей величавый.О доле низших классов я пороюТолкую Джону Булю очень здраво,И, словно Гекла, кровь кипит моя,Коль произвол тиранов вижу я.93Политику, религию, смирениеВы встретите не раз в стихах моих;Я придаю огромное значениеМоральной пользе диспутов таких.Я публике устроил развлечениеИз разных философских заливных.Желая угодить любому праву, яЗагробной вас попотчую приправою.94От споров я отрекся, видит бог!Теперь ни на какое искушеньеПоддаться бы я, кажется, не мог;Я полное предвижу исправленье.А то читатель к музе очень строг:Опасными слывут ее сужденья,Хотя она едва ли злее техСудей, чей труд велик, да мал успех.95Ты веришь ли, читатель, в привиденья?Конечно, нет! Ты хмуришься? Так что ж!Тревоги и приятные волненьяТы в этой пестрой повести найдешь.Я говорю без всякого глумленья,Что этот мир таинственный — не ложь;Я веские имею основаньяУверовать в его существованье.96Серьезно? Вы смеетесь?! Как же быть!А я предпочитаю улыбаться.Ведь, право же, могу я допустить,Что призраки способны появляться!Я не хочу об этом говорить,Чтоб на знакомство к ним не навязаться;Сам Гоббс в себе души не замечал,А посещенья мертвых ощущал.97Я ночью эти песни сочиняюТо как сова, а то как соловей.Минервы птица мрачная и злаяНад рукописью кружится моей;Со старых стен, кольчугами сверкая,Глядят портреты умерших людей,И угольки в камине слабо тлеют,И мысли постепенно цепенеют.98И посему (хотя при свете дняЯ не привык писать) иные думыБывают в яркий полдень у меня;Но полночи холодной мрак угрюмыйМеня смущает, сердце леденя,Мне бредятся таинственные шумы…Кто знал такое состоянье, тотПусть это суеверьем назовет!99Меж двух миров, на грани смутной тайныМерцает жизни странная звезда.Как наши знанья бедны и случайны!Как многое сокрыто навсегда!Прилив столетий темный и бескрайныйСмывает грани, толпы и года,Лишь мертвых царств угрюмые могилы