— Полагаю, что после всех тех откровений, которыми вы со мною поделились, я тоже в определенной мере обязан быть с вами откровенным. После всего произошедшего, ваши отношения с женой…. Одним словом, я считаю, что вы больше не имеете права требовать от нее супружеской верности.
— Но моя честь!
— Ох, барон, оставьте. Ваша честь разлита по бутылкам и продается по всей Европе. И хорошо продается, — Салтыков посмотрел на Рихарда одним глазом.
— Да что вы хотите? — натянутая улыбка барона больше походила на оскал.
— Я хочу получить от вас полный карт-бланш в отношениях с вашей женой, — Салтыков поудобнее устроился в кресле.
— Что?! Это оскорбление! — Рихард вскочил, но тут же сел обратно, столкнувшись с ледяным взглядом графа.
— Дорогой барон, возможно, вы были бы правы, если бы не одно обстоятельство. Даже два, — Александр буравил фон Штерна взглядом.
— Извольте объяснить, — барон сидел спокойно, хотя голос его все еще вибрировал от гнева.
— Начну с практического. Если мы хотим найти того, кто послал вам это анонимное письмо, нам надо выведать у старого виконта, чем именно его шантажировала Лизхен, а сделать это можно только с помощью вашей жены, у которой к вам, барон, доверия, я думаю, осталось немного. Это первое, — граф подпер голову кулаком.
— А второе? — Рихард изумленно смотрел на своего русского гостя, но не мог не согласиться с разумностью его доводов.
— Второе… А второе обстоятельство, собственно в том, что я люблю вашу жену, вот и все.
Барон фон Штерн несколько секунд не мог вымолвить ни слова, а Александр Салтыков смотрел на него спокойными и ясными глазами.
— Как только я ее увидел — то сразу понял, что именно о ней были все мои мечты и грезы. Вы не поверите, но именно ее я видел в странных снах, будто пророческих. Я полюбил Мари давно, задолго до встречи, и теперь ни за что от нее не откажусь.
— Что ж… — Рихард чувствовал себя полным ослом. — Полагаю, что препятствовать вам глупо с любой точки зрения. Я бы только попросил… Как бы это сказать… Я бы только попросил… О соблюдении внешних приличий.
— О! Можете не беспокоиться. Ваше доброе имя останется незапятнанным в глазах света и на винных этикетках. А сейчас позвольте откланяться, у меня есть некоторые дела.
Александр Салтыков вышел от барона фон Штерна в настроении не только приподнятом, но, можно сказать, веселом. Возможно, скоро он сможет вернуться в Россию, поскольку дело его, несомненно, сдвинулось с мертвой точки.
— Ну что ж, матушка, Гертруда, берегись, — сказал он, сев в седло своего великолепного вороного коня. Путь его лежал в мастерскую Готфрида Люмбека.
Дорогой граф Салтыков постоянно думал о том, как странно иногда в жизни перемешано самое низкое и самое возвышенное, самое уродливое и самое прекрасное. Мари фон Штерн, несчастная со своим мужем, женившимся на ней по расчету, самая удивительная и совершенная из всех женщин, с которыми Александру приходилось сталкиваться, через пару лет может превратиться в одну из тех старых ханжей, которые одним своим видом вызывают смертную скуку. Женщина как вино, если она не растратит себя, одурманивая мужские головы, то превратится в уксус, годный лишь для консервирования.
В России у Александра Салтыкова было несколько относительно постоянных любовниц. Одна из них, княгиня Дашкова, как-то сказала графу:
— Однажды, мой друг, вы полюбите по-настоящему и забудете обо мне и других женщинах.
Салтыков тогда рассмеялся и ответил:
— Я никогда не смогу забыть ваши чудные родинки, Полина! К тому же, я уже слишком стар для восторженной любви, слишком много видел женщин, и они давным-давно утратили в моих глазах таинственность.
— Не зарекайтесь, мой друг, не зарекайтесь, — княгиня Дашкова была в тот день очень бледна.
Эта первая петербургская красавица, покорявшая и разбивавшая сердца десятков мужчин, первый раз влюбилась в тридцать. Ее избранником стал один молодой юноша, лейтенант лейб-гвардии, которому едва исполнилось девятнадцать. И впервые красота и могущество княгини не тронули мужское сердце. Юноша страшился внезапно вспыхнувшей к нему страсти со стороны стареющей могущественной камер-фрейлины и предпочел отбыть в действующую армию. Салтыков тогда подумал, что Полина возненавидит человека, нанесшего такой сокрушительный удар по ее самолюбию, но ошибся. Камер-фрейлина каждый день молилась за Николеньку и умоляла Екатерину прекратить войну с Турцией. Если бы не воля князя Потемкина, то, возможно, сердобольная Екатерина и выполнила бы просьбу ближайшей подруги. Тогда Россия могла бы на долгие годы лишиться Крыма и выхода в Черное море.
Странно, как человеческие судьбы порой влияют на историю целых государств!
2
Клод Сен-Мартен
Готфрид Люмбек появился в Висбадене примерно восемнадцать лет назад. Сейчас это уже был желчный старик, которому прочили дожить до ста лет и умереть богатейшим бюргером. Его лавка готового платья, пользовалась бешеным успехом у горожанок. Конечно, аристократки приобретали платья, изготовленные на заказ в Париже, но жены богатых виноделов, купцов, банкиров и судовладельцев, охотно пользовались услугами господина Люмбека. Он первым из всех портных города придумал нанимать на работу художников, которые садились в воскресный день на центральной улице Висбадена, где были расположены гостиницы, салоны, дорогие магазины и главная церковь, и зарисовывали туалеты самых богатых, знатных и элегантных дам города и приезжих. Затем Люмбек изучал эти рисунки, делал специальные чертежи и по ним изготовлял копии нарядов. Так герцогиня Брауншвейгская была в истерике, когда, проехав по улицам Висбадена повстречала целых десять женщин одетых в точные копии ее дорогих туалетов, приобретенных за бешеные деньги у Трике в Париже, который клялся, что более никто и нигде не будет иметь ничего похожего. Со временем Люмбек стал вносить свои элементы в наряды, делая их более «роскошными» и соответствующими вкусу местных дам. Вместо зеленого и голубого бархата, он использовал красный, малиновый, даже оранжевый, который, оказалось, можно легко получить из красного, если окрасить ткань специальной краской из охры. Но любимым материалом мэтра Люмбека стал атлас. Здесь потрясало буйство красок, обилие вышивки, использование кружева, бисера, меха… Готфрид Люмбек первым додумался составить из имевшихся у него рисунков альбом, который демонстрировался в зале, рядом с готовыми платьями, и любая дама могла не только купить понравившееся ей платье, но и заказать что-то из альбома.
Когда один французский делец посетил Висбаден и случайно наткнулся на магазин готового платья нашего предприимчивого господина Готфрида, он мгновенно сделал у того заказ на 200 нарядов, которые мгновенно были распроданы в Париже. Засилье испанского стиля в королевстве изысканной моды, привело к тому, что французские женщины стали жаловаться, что им просто не дают возможности показать свою красоту. Портной Люмбек превратился во владельца самой большой в Висбадене мануфактуры, производившей до 10 тысяч единиц готового платья в год. Готфрид придумал также разделить обязанности между портными так, чтобы один только кроил, другой сметывал, третий пришивал рукава, четвертый подшивал подол. Мануфактура работала день и ночь, сотни женщин и детей ежеминутно совершали сотню мельчайших стежков иголкой, ибо Люмбек требовал, чтобы швы были настолько мелкими, чтобы человеческий глаз с трудом мог их различить. Ежемесячно из восточных стран прибывал огромный торговый корабль, трюмы которого были набиты сказочным бархатом, атласом, парчой, шелками, бисером из драгоценных камней, пуговицами из серебра и слоновой кости. Люмбек стал титаном, но никто так и не узнал, откуда он появился.
— Добрый день, — граф Салтыков вошел в лавку, и уселся прямо напротив огромного стола, обитого сукном.
— Добрый день, господин… Простите, кажется вы вчера здесь были и сделали покупку. — Став очень зажиточным бюргером, Готфрид Люмбек продолжал сам встречать клиентов в своей лавке. Выглядел он дружелюбно, даже немного приторно. На его правой руке был огромный перстень с изумрудом.
