– При задержании. Но намекали, что могут продолжить. У меня тоже имеются телесные повреждения. Рубашку поднять?
– Не надо, ты мог получить синяки и в драке, – поморщилась Воронина и постучала пальчиком по протоколу: – Факт остается фактом. Что написано пером, не вырубишь топором. Но я, впрочем, по более серьезному делу. Догадываешься? Вижу, что сообразил. Меня интересует убийство Воробьева.
Воронина откинулась на спинку стула, расстегнула китель. Ее рука легла на колпак настольной лампы. В следующее мгновение она резко качнулась мне навстречу, направив пучок света в лицо:
– Заколов Тихон Петрович, желаете ли вы сделать официальное заявление?
– Какое? – Я немного опешил от напора следователя. Лампа была достаточно мощной.
– О вашей причастности к убийству Воробьева Андрея Ивановича.
– Да нет. Какое может быть заявление? Не причастен я к его убийству. – Я поморщился: – А вот это… свет… обязательно в глаза?
Гибкая шея лампы скрипнула, световой конус уткнулся в бумаги на столе.
– Зря пренебрегаешь такой возможностью. Чистосердечное признание смягчает вину.
Я решил промолчать. Воронина выждала паузу, вздохнула:
– Тогда приступим к доказательной базе. У нас есть показания свидетелей, видевших ночью «Волгу» светлого цвета, которая проезжала по Верхней улице и останавливалась рядом с остановкой, где впоследствии был найден на скамье труп Воробьева. На следующий день при осмотре автомобиля «Волга», принадлежащего гражданке Глебовой Ирине, в салоне была обнаружена металлическая заколка для галстука с изображением дракона. Родственники и сослуживцы Воронина подтвердили, что данная заколка принадлежала ему. Он получил ее в подарок месяц назад от представителей китайской делегации. Такие заколки в магазинах города не продавались.
Следователь прошуршала бумажками, выразительно взглянула на меня:
– Я жду, Заколов, сейчас еще не поздно сделать признание.
– Я лучше послушаю вас, Татьяна Витальевна. Складно излагаете.
– Ну что ж. Далее. Как показала Ирина Глебова, в ту ночь ключи от автомобиля находились у тебя, Заколов. Следовательно, ты мог беспрепятственно взять автомобиль, использовать его для вывоза трупа, а утром вернуть на место. Более того, одна из соседок Глебовой видела, как между четырьмя и пятью часами ночи во двор въехала светлая «Волга». Впоследствии соседка узнала, что это новый автомобиль Глебовой. Ну а то, что ты мог покинуть общежитие ночью в обход вахтера, не вызывает никаких сомнений. На первом этаже есть несколько окон, через которые можно легко выбраться наружу незамеченным.
Все подряд отрицать глупо, решил я.
– Да, действительно, я ездил в ту ночь на машине Глебовой. Но трупы не перевозил. Просто решил покататься с приятелем Александром Евтушенко. Ну, знаете, как это бывает? Новая машина, ночная улица, хочется покрасоваться, чуть-чуть полихачить. Согласен, я был не вправе пользоваться машиной Глебовой без ее согласия. Но я ведь не угнал ее. Просто покатался. Какой здесь криминал?
– Скажи, а зачем ты покинул общежитие через окно?
– Чтобы вахтера не будить. Пусть старик поспит.
– Тогда как ты объяснишь заколку Воробьева, найденную в салоне?
– Татьяна Витальевна, – на этот раз я сам наклонился к ней. – После вот этого протокола, я ничему не удивляюсь. А вдруг милиционеры ее подкинули? Разве были какие-нибудь свидетели или понятые при изъятии?
– Заколов, ты утверждаешь, что сотрудники милиции могли сфабриковать улику?
– Я ничего не утверждаю. Я лишь предполагаю. Кроме того, заколка могла попасть в салон и до его смерти. – Я тут же решил развить эту мысль: – Вы, наверное, знаете, что Глебова приобрела машину не самостоятельно. «Волгу» ей предоставило некое влиятельное лицо. А Воробьев, по-моему, имел отношение к этому лицу и вполне мог посидеть за рулем этого автомобиля или проехать в качестве пассажира. Как вам такая версия? Ведь мы с Ириной Глебовой первый раз сели в автомобиль только вечером того дня. А его ведь кто-то пригнал к университету.
– Заколов, интересно получается! В прошлый раз ты заявлял, что знать не знаешь никакого Воробьева, а сейчас излагаешь такие подробности.
Я понял, что попал впросак. Нужно было срочно что-то придумать.
– Так ведь, Татьяна Витальевна, слухи, слухи. Сами говорили, что преступление громкое. В городе всякое болтают. Волей-неволей прислушаешься, тем более если тебя к этому пытаются примазать. – Я подумал, что лучше увести разговор в сторону: – Кстати, если это такое серьезное преступление, то почему это дело доверили именно вам, а не какому-нибудь более опытному коллеге?
– Ты сомневаешься в моей компетенции? – ухмыльнулась Воронина.
– Вы женщина, да и возраст еще… То есть стаж работы небольшой. Я думал, начальство громкие дела обычно опытным мужчинам доверяет.
– Убийства, там где поножовщина, огнестрел, кровавая драка – да. Но здесь особый случай – отравление. – Воронина встала, оправила юбку и зашагала взад-вперед по тесному кабинету, как в прошлый раз в общежитии. – Такой вид преступления свойственен женщинам. А я лучше понимаю их психологию. Жена Воробьева утверждает, что муж часто задерживался на работе. Для его должности это нормально. Но мы проверили некоторые даты и установили, что не всегда он отсутствовал по делам службы. Были такие вечера, когда никто не знает, где он находился. И в тот роковой вечер было также. Как говорится, к гадалке не ходи, у Воробьева была любовница.
– Почему вы так решили? – Мне не понравился такой ход мысли Ворониной.
– Я – женщина! – Татьяна Витальевна произнесла эту фразу не без гордости. – Поговорила с его женой. Она, конечно, напрямую не утверждает, но мы друг друга поняли. Жены чувствуют, когда их благоверные погуливают. Просто многие не хотят копаться в грязном белье и терпят, пока все выглядит прилично. Особенно, когда муж при должности.
Она остановилась и погрузилась в раздумья. Лицо стало грустным, мне показалось, что думает она сейчас совсем не о расследовании. Через минуту она встрепенулась:
– Что-то мы отвлеклись. Хватит о любовницах, поговорим лучше о тебе, Заколов. Есть еще одно странное обстоятельство. Портфель, который уволокла непонятная собака.
Воронина вопросительно уставилась на меня. Я скорчил глупую гримасу:
– А что портфель? Портфель как портфель. Наш с Евтушенко. Только мы им редко пользовались. Сейчас в моде «дипломаты». Мы уже и забыли про него.
– Я установила, что подобный портфель имелся у Воробьева. А после его смерти он пропал.
– Все портфели похожи.
– Не скажи, тот портфель был породистым.
– Как и собака, – улыбнулся я. – Обычный портфель из кожзаменителя. А у Воробьева наверняка кожаный был.
– Да. Но загвоздка в том, что пока его не нашли. А твой портфель уж очень напоминает портфель Воробьева.
– Бывает, – я старался выглядеть равнодушным. – Может, из-за портфеля его и убили? Тогда найдете вместе с убийцей. А может, он у любовницы портфель забыл.
Последнее я брякнул зря. Опять всплывала тема любовницы.
– Может, и у нее, – согласилась Воронина.
– А вы уже нашли?
– Кого?
– Ну… любовницу. – Как мне не нравилось это слово применительно к Жене!
– Мы изучили окружение Воробьева. И скоро наверняка установим эту женщину. Не так много вариантов осталось. Тогда я легко размотаю запутанный клубок даже без твоей помощи. И если ты к этому причастен, у тебя, Заколов, не будет смягчающих обстоятельств.
Она вновь испытывающе посмотрела на меня. Глядя в ее красивые серые глаза, я спокойно изрек:
– Не верь, не бойся, не проси.
– Постигаешь воровской жаргончик?
– Не один сижу. Подсказали.
