— О, Боже-ж мiй! Люды добрi, та дэ-ж це воно дiлось? — закричала колхозница в недоумении, не увидев под соломой узла с купленной материей…
Так
В интернате, обыкновенно, беспризорник живет так долго, пока ему там не надоест. Как только надоело — убегает. Летом беглецы направляются на север, перед наступлением зимы пробираются на юг — в Баку, Тифлис и т. д., точно как птицы. Передвигаются по блату, летом — под вагонами поездов, зимой — под паровозами. Но на чем они сидят под паровозом и до настоящего дня не имею представления. В Батайске, на вокзале, я много раз был свидетелем как ребята вылезали из-под паровоза, обыкновенно, от нефти черные как чертенята, — блестели одни глаза. Вылазили на другую сторону от вокзала и сейчас же скрывались, боясь попасть в лапы ГПУ.
Часто приходилось там же наблюдать как Азовские ребята, отправляясь в далекий неизвестный путь, как перепелки порхали под паровоз и между колесами на осях скрывались.
Паровозная прислуга их не трогала. Наоборот, часто приходилось слышать как машинист или кочегар заметив, что под паровозом находятся малыши, перед тем, как дать ход поезду, кричали им. — Ну, ребята, держись теперь, — пущаем…
И ребята держались и ехали вдаль — в неизвестность, покидая быть может навсегда Азов — место их тюрьмы
Да, растет там пополнение отчаянное. Между прочим, между беспризорниками попадается много детей с очень хорошенькими, интеллигентными и породистыми лицами. Видно, что родители их принадлежали к лучшим слоям населения. Бесконечно жалко этих невинных и несчастных жертв жестокой русской революции.
весело, разухабисто и задорно, обыкновенно после какой либо воровской удачи, поют беспризорники, сглаживая тем беспросветную и безрадостную и совсем не детскую жизнь. И как-то теплеют тогда злобные выражения этих детских лиц. Один факт существования сотен тысяч, а может быть и миллионов, несчастных, ни в чем не виноватых, беспризорных детей является жестоким укором не только советской власти, их породившей, но и всего культурного человечества.
11. В бегах
— Вы мне говорили, что должны были скрываться Симферополе, можете ли мне сказать, что послужило причиной этого вашего бегства?
— Дело было так: после того, как выгорел тот колхоз возле Азова в 1930 году, о котором я уже вам рассказывал, некоторое время я был без работы. Но продолжалось это не долго. Скоро я устроился, вернее — меня приняли в один из колхозов в селении Кагальник хлебопекарем. В этом селении я скоро сделался председателем профессионального рабочего союза. Это дело чуть меня не погубило. В это время с Кубани был большой прилив беженцев-крестьян и казаков, раскулаченных на Кубани. Без удостоверения, что они являются членами проф. союза их ни в один колхоз не принимали. Словом, люди попадали в безвыходное и дурацкое положение. Большинство этих землеробов были со своими семьями. Привалило их и в наш колхоз. Что мне оставалось делать?.. Оставить их умирать с голоду?.. Я стал выдавать им необходимые удостоверения. И, таким образом, косвенно помог этим людям, как-то пристроиться. Но кто-то об этом моем «самовольстве» донес в ГПУ. Как только дело запахло ГПУ (приятель мой во время меня предупредил), я скрылся. Иначе, конечно, мне пришили бы гораздо более важное дело и отправили бы на поселение на север, откуда Бог знает, — когда бы вернулся…
— А что, разве таким способом можно было избавиться от преследований ГПУ?
— Да еще как!.. Как видите, открутился благополучно. Этот способ спасения своей шкуры в СССР очень и очень часто применяется. Это — самый распространенный способ. Человек в Ростове «нырнет Ивановым, а где-нибудь на Урале или в Закавказьи «вынырнет» Кирпичевым и под этим именем там продолжает жить. Документы за деньги может достать какие угодно. Люди здорово себе набили руку над изготовлением самых различных документов, да так, что даже ГПУ не может к ним придраться. Вообще жизнь там «развеселая». Я вот вначале говорил вам, что работал в артель-кооперации и как, в конце концов, артель эта потерпела крах, но забыл сказать о некоторых, может быть интересных для нас, деталях. Это убыточное предприятие, всеми правдами и неправдами, просуществовало почти 4 года. Махинации «трех жуликов» проходили благополучно. Предприятие это, может быть, и сейчас существовало бы, если бы не случилось следующее, для людей Европы не совсем нормальное, происшествие: в августе месяце прошлого года наш директор уехал на курорт, подлечиться. Прошел месяц, его нет, прошел другой, тоже нет. А тут возьми и кассир с бухгалтером исчезни. В общем, «три жулика» что-то почувствовали неладное и решили заблаговременно скрыться из Азовского района. Событие немаловажное. Начались расследования. Дело передали государственному прокурору. Последний, как только получил соответствующее приказание, тоже, так сказать, эмигрировал. Как оказалось потом, он тоже был замешан в проделках наших «трех жуликов». Мы же, «ревизоры» социалистического предприятия, остались все при пиковом интересе. Предприятие это государство закрыло, а рабочих же, как неблагонадежный элемент, выбросило на улицу без права поступления куда либо на другую работу. Главная причина такого жестокого мероприятия со стороны правительственных органов заключалась в том, что мы не донесли своевременно куда следует о действительном состоянии дела и хроническом жульничестве. Чудаки!.. Донести на коммунистов?!. Нет, волчий билет лучше. По крайней мере остается возможность всяких комбинаций на свободе, а в случае доноса непременно угодишь в Соловки, а там уверткам места нет. Попасть на каторжные работы, это значит — верная кандидатура на тот свет. В заключение подчеркиваю, что случай с нашим предприятием — дело самое обыденное. Там, вот сейчас, «стахановскими темпами», расстреливают людей, приписывая троцкизм. Все это ложь! Коммунисты привыкли грабить, сперва грабили собственников, а потом, когда всех их ограбили, по привычке принялись за свое социалистическое… Когда гулял грабеж собственников, правительство молчало и даже поощряло, но когда дело дошло до грабежа социалистической собственности начинают расстреливать. В настоящее время, чтобы коммунисту внушить уважение хотя бы к социалистической собственности, действительно, ничего не остается, как их пачками расстреливать, а может быть даже всех, ибо воровско-грабительский инстинкт у них сидит глубоко. Перевоспитать их трудно.
Вот один характерный случай, который произошел весною этого года: в одном селении, недалеко от Ростова старая-престарая набожная женщина. Все соседи в шутку называли ее — «Божья старушка». Жила она одна. Еще с царских времен оставались у нее кое-какие дорогие вещи. Боясь, чтобы у нее все не забрали, она эти вещи тайно реализовала. Вырученные деньги, по старорежимной привычке, вложила в сельскую государственную сберегательную кассу. Всего было что-то около 300-хсот рублей. Вложив эти деньги, сама она жила очень плохо, кормясь тем, что ей дадут люди. Нуждалась очень, но держалась, ибо потребности ее были весьма невелики. И вот, однажды ночью, к ней кто-то постучался. Открывает. Трудно представить весь тот ужас, какой старушка, вероятно, пережила увидев на пороге, черного как смола, живого чорта, даже с рогами на голове.
— Бабка, — говорит чорт, — приказываю тебе, чтобы деньги которые имеешь в банке, из банка взяла и передала мне. Завтра в 12 часов ночи я к тебе за ними приду. Если к этому времени не будешь иметь
