— Еще не приходила? — спрашивала она.
— Да ведь пока она дойдет туда, пока обратно, — говорил Бай.
— Как долго, — говорила Катинка. Щеки ее пылали лихорадочным румянцем.
Она прислушивалась к каждому скрипу двери.
— В кухне открылась дверь, — говорила она.
— Это метельщик.
— А ее все нет, — говорила Катинка.
— Этак ты опять захвораешь, — говорил Бай.
Она притихла, больше не звонила и ни о чем не спрашивала. Потом услышала, как Мария открыла дверь конторы. Катинка с бьющимся сердцем замерла под одеялом, но не произнесла ни слова.
— Что он сказал? — спросил Бай из конторы.
— На полчасика днем можно, — ответила Мария, — если будет солнечно. А хозяйка спит?
— Кажется, да…
Мария вошла в комнату. Катинка лежала молча. Потом спросила:
— Это ты?
— Да, фру, он разрешил немножко посидеть на солнышке, он сказал — в полдень…
Катинка отозвалась не сразу. Потом вдруг взяла Марию за руку.
— Спасибо, Мария, — сказала она. — Ты очень добрая.
— Какая у вас горячая рука, фру…
Ночью у Катинки был жар. Глаза у нее горели, она не могла заснуть. Но Марию она разбудила только под утро.
Мария выглянула из окна на улицу.
— Кажется, будет ясно, — сказала она. — Поглядите, как хорошо, — сказала она.
— Выгляни в кухонную дверь, — попросила Катинка с кровати. — С той стороны всегда набегают тучи.
Но и в кухонную дверь смотрело чистое небо.
— Я сама, я могу сама, — говорила Катинка. Держась за стенки, она шла по прихожей к выходу, на платформу.
— Как тепло, — говорила она.
— Тут ступеньки… Так — хорошо…
Ей было трудно идти по гравию. Она прислонилась к плечу Марии.
— Голова такая тяжелая, — сказала она.
Через каждые три шага она останавливалась и глядела вдаль, на поля и лес. Казалось, солнце высвечивает каждый лист в пестрой листве.
Катинке хотелось дойти до калитки перрона. Она постояла, прислонившись к забору.
— Какая она красивая, роща, — сказала она.
Она поглядела вдаль, на залитую солнцем дорогу.
— Там подальше межевой камень, — сказала она. Потом снова залюбовалась полями, лугами, чистым небом.
— Да, — сказала она, и голос ее был едва слышен, — как здесь красиво…
Мария украдкой утирала слезы…
— Но листья уже облетают, — сказала Катинка. Она повернулась и несколько шагов прошла одна.
Они вошли в сад.
Катинка умолкла. Они спустились через лужайку к беседке.
— Бузина, — только и сказала она.
— Здесь я хочу посидеть, — сказала она.
Мария укутала ее одеялами, и она, поникнув, молча глядела на залитый солнцем сад.
Лужайка была усыпана желтыми листьями с вишневых деревьев, на розовых кустах еще доцветали несколько мелких роз.
Мария хотела их сорвать.
— Не надо, — сказала Катинка. — Жалко, пусть цветут. Так она и сидела на скамье. Губы ее шевелились, точно она шептала что-то.
— Хус, бывало, любил здесь сидеть, — сказала Мария. Она стояла у скамьи.
Катинка вздрогнула. Потом сказала с тихой улыбкой:
— Да, он пришел бы посидеть сюда. Они пошли обратно.
У калитки Катинка постояла немного. Оглянулась в сторону сада.
— Кто будет здесь гулять теперь? — сказала она.
Она очень устала. Она тяжело оперлась на руку Марии, а в прихожей ухватилась за стенку.
— Открой дверь во двор, — попросила она. — Мне хочется видеть лес.
Она подошла к двери, прислонилась к дверному косяку и с минуту глядела на лес и дорогу.
— Мария, — сказала она, — и еще я хочу посмотреть на голубей.
С этого дня Катинка больше не вставала. Силы быстро оставляли ее.
Вдова Абель принесла ей винное желе.
— Оно так освежает, — сказала она. Она сквозь слезы глядела на Катинку.
— И лежите вы тут одна-одинешенька, — сказала она. Фру Абель решила прислать к Катинке Луису- Старшенькую.
— Моя старшенькая ни дать ни взять сестра милосердия, — сказала фру Абель, — настоящая сестра милосердия…
Днем явилась Луиса-Старшенькая — она расхаживала на цыпочках в белом переднике. Катинка лежала так тихо, должно быть, спала… Луиса-Старшенькая накрыла на стол и приготовила кофе.
Во время завтрака дверь в спальню притворили… Бай был благодарен от души. Вдова утирала слезы.
— Друзья познаются в беде, — говорила она.
После обеда приходила фру Линде и садилась у постели с вязаньем. Она рассказывала всякую всячину обо всех жителях прихода, о себе и о своем Линде.
Под вечер за женой заходил старый пастор, и старики еще немного сидели вдвоем в сумерках у постели.
Разговору только и было что об Агнес.
— Линде просто жить без нее не может, — говорила фру Линде. Сама она с утра до вечера втихомолку проливала слезы о дочери.
— Что поделаешь, матушка, в ней вся моя отрада, — говорил старый пастор.
— Вот увидите, она приедет, — говорила Катинка.
— И останется старой девой. — В руках фру Линде мелькали спицы.
Мысль, что Агнес останется «старой девой», не давала фру Линде покоя.
Они болтали о том о сем; перед уходом старого пастора угощали стаканчиком черносмородинной настойки.
— Хороша, — говорил старый пастор, — и в голову не ударяет.
И старики ковыляли домой по темной осенней дороге.
Бай частенько отлучался из дому.
— А что, если мы сыграем партию в ломбер? — говорил Кьер. — Тебе надо развеяться, старина.
— Твоя правда, дружище Кьер. — Бай подносил руки к глазам.
— Хотя бы раз в неделю, — говорил он. — Спасибо тебе… Спасибо за дружбу. — Растроганный Бай хлопал Кьера по плечу. В последнее время Бая было очень легко растрогать.
Он уходил из дому и до поздней ночи играл в ломбер. Возвращаясь домой, он будил Катинку — не мог же он заснуть, «не узнав, как она себя чувствует».
— Спасибо, хорошо, — говорила Катинка. — Тебе было весело?
— Какое уж тут веселье, когда ты лежишь больная, — отвечал Бай. Он сидел у постели и вздыхал до
