полянке, где Дорота изображала из себя крупную африканскую дичь. Тот самый мазила с «Калашниковым». Одинокий рейнджер, расстрелявший впустую два автоматных рожка. Он шел на меня не скрываясь, с автоматом наперевес.
Тратить пулю на этого идиота я не стал. Я ввернул взрыватель в штуку, которую Йованка назвала банкой. Держа в левой руке растяжку, я размахнулся и кинул мину. Как и следовало ожидать, устройство исправно сработало. Проводок дернул чеку, взрыватель сработал, и под ногами «охотника» ярко сверкнуло. Грохнул взрыв. Бежавшего словно бы ветром сдуло.
Следом за ним упал и я, причем так же мгновенно: пуля чуть не задела мое левое плечо. Вторая взрыла землю на месте, откуда я откатился. На этот раз я имел дело с хорошим стрелком. Оружие его было достойно уважения. Неизвестный стрелял из старой доброй снайперской винтовки, скорее всего из СВД. Стрелял издалека, но в отличие от своего предшественника довольно-таки точно. Судя по всему, тратить патроны даром было не в его правилах.
Весь обратный путь я проделал ползком. Увы, за время моего отсутствия Дороте лучше не стало. Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять всю безнадежность нашего положения. Белая, как больничная простыня, журналистка лежала на траве, со взглядом устремленным в небо.
– Один – ноль в нашу пользу, – бодро сообщил я женщинам. – Ничего-ничего, главное – без паники. У меня полный барабан патронов… Потерпи, Дорота, сейчас я позвоню.
Капитан Войска польского Малкош никогда не стал бы вызывать вертолет туда, где стреляли по всему, что движется. Мобильник из рюкзака вынул частный детектив, два года как уволенный из армии. Этого эгоиста не волновало, сколько вертолетов будет потеряно миротворческими силами ООН. Он хотел одного – как можно скорей эвакуировать с горы Дороту.
В этот день в Боснии не было сбито ни одного вертолета. И не потому, что у боевых машин была броневая защита, для которой винтовочная пуля, как слону дробинка. Деньги налогоплательщиков планеты не были пущены на ветер: в сотовый телефон Блажейского, прямехонько в микрофон, угодила одна из пуль «охотника»…
Мы шли через лес, шли, неся Дороту на самодельных носилках, шли, обливаясь потом, запинаясь о каждый камень под ногами, шумно сопя и чуть ли не тоскуя по свисту пуль над головой. Я лично шел уже на автопилоте, шел только потому, что рядом со мной была Йованка, сильная, как буйволица, и такая же упрямая, холера ей в бок! К счастью, ничто человеческое и Йованке Бигосяк оказалось не чуждо. Запнувшись о корягу, она сначала упала на колени, а потом и вовсе завалилась на траву, вконец обессиленная.
– Да я уж как-нибудь сама, – , пролепетала выпавшая из носилок Дорота.
Силы на ответ у меня нашлись только через минуту:
– Успокойся… мы сейчас.
Мы лежали втроем минут пятнадцать. Способность мыслить и разговаривать возвращалась к нам медленно.
– Я все-все вам испортила, – убито возвестила Дорота Ковалек, журналистка. – Господи, как глупо получилось…
Я открыл глаза:
– Не твоя вина.
– Он прав, не твоя, – подала голос Йованка. – Я виновата. Из-за меня грохнула мина. – Она повернулась ко мне: – И ты тоже хорош!.. Ну чего вытаращился? Если б ты раньше показал американский пугач…
Ну вот выстрелил и револьвер Мило! Я не раз задумывался о его возможной роли в развитии событий, но такого поворота не просчитал.
– Знаешь, я просто забыл…
– Забыл?! – Лицо Йованки запылало праведным гневом. – Он забыл, видите ли! Недич его дал тебе? – Она шумно выдохнула. – А я думала, у нас с тобой все по-честному… Сейчас нас догонят и убьют. Говори, пока не поздно, о чем еще умолчал. Ну о чем вы там шушукались с этим фараоном…
– О тебе, – сказал я, закрыв глаза. – Он думает, от тебя можно всего ожидать…
– Я слушаю, слушаю…
– Поэтому дал мне револьвер… Ну что ты так смотришь? Мило Недич так думает. Револьвер всегда может пригодиться, я и взял его…
Брови Йованки коснулись мокрой от пота челки.
– Он думает, что я… О Йезус!..
Йованка была в полнейшем замешательстве, во всяком случае так казалось. Я достал из рюкзака бинокль и, отойдя подальше, занялся тщательным изучением местности. С того места, на котором мы находились, было видно, где начинается дорога на вершину Печинаца. Грунтовка ответвлялась от асфальтовой дороги на перевал. И по ней, то и дело скрываясь за деревьями, ползла похожая на детскую игрушку зеленая коробочка. Я не верил глазам: по единственной, и, конечно же, заминированной, дороге на гору, с храбростью польского улана, с саблей наголо скакавшего на немецкие танки, взбирался самый что ни на есть настоящий БРДМ.
Я отполз от края обрыва и, переведя дух, заключил:
– Одно хорошо: уж чего-чего, а мин там нет и быть не может.
– Точно, – согласилась Йованка. – Тут и без мин круто… Дух захватывает!
Я сел, утирая пот. Мы долго шли под гору, и, хотя лес был густой, тенистый, а воздух прохладный и хвойно-целебный, я крепко устал, таща на спине слабо постанывавшую Дороту. Йованку, ноги у которой уже заплетались, я пустил вперед с миноискателем, пользоваться которым она, как ни странно, умела. Прежде чем мы дошли до обрыва, она обнаружила три зарытые в землю мины и одну растяжку, довольно хитроумно замаскированную.
Пропасть была приличная, метров пятнадцать глубиной, метров семь практически вертикаль. Но были и уступы, а чуть поодаль от того места, где мы остановились, на дно спускалась промытая водой расселина, довольно широкая на первый взгляд.
– Йованка, у кусточка карниз есть, – тихо, чтоб не слышала Дорота, сказал я. – И еще один метра через три. Там можно передохнуть…
Она покачала головой:
– Я не смогу.
– Дороту я понесу…
– Я же тебе сказала, не смогу, – перебила Йованка. – Ни с ней, ни без нее… У меня слабые пальцы. Главное в таком деле – сильные, уверенные пальцы… Скалолазанье не мой вид спорта.
– Я помогу тебе. Спущу Дороту, вернусь и…
Йованка усмехнулась:
– Да я ведь вешу, как две Дороты, надорвешься, сапер. – Она вздохнула. – Я и вправду не смогу, давай закроем эту тему. Я пойду в обход оврага… Не беспокойся, я не оставлю вас. Я догоню…
Здоровенный комар сидел у нее на икре ноги. Я хотел легонько шлепнуть по нему и промахнулся, шлепнул Йованку по бедру.
– Мы пойдем в обход, – сказал я, глядя в ее удивленные глаза. – Ты со мной еще не расплатилась. И не думай, что сбежишь по дороге, аферистка несчастная!
Солнце снова скрылось за тучами. Компас у меня был, и все же мы, кажется, заблудились. Компас в горах – вещь практически бесполезная.
Дорогу увидела Дорота.
– Вон… вон там, за кусточками. – Голос измученный. Минут пять тому назад, слезая с меня, она чуть не сломала себе шею, внезапно потеряв сознание. Морфин из армейской аптечки лишь заглушал боль.
– Грунтовка ведет на вершину, – сказал я.
– Ты был здесь? – Йованка сняла наушники и пригладила волосы, перетянутые зеленой тряпицей неизвестного происхождения.
– Не знаю, не уверен. – Уж слишком я устал, чтобы играть роль Безошибочного. – Мы работали на этой дороге, но она длинная. Мин на ней было до черта, мы невысоко поднялись, не успели. Нас отозвали.
– Жаль… Жаль, что не успели. – Йованка видела, в каком я состоянии, а потому села на землю.
Сел и я. Точнее, сели мы вдвоем с Доротой, мертвой хваткой державшей меня за шею.
