наверху. И у них есть снайпер… Не удивлюсь, если тот самый Резник. Выйдешь из леса, и – бамс!..
– Алло!.. Алло! Кто это? – поспешно откликнулся мой бывший подчиненный. – Это ты… то есть вы, пан ка… Алло! Ничего не слышу! Если это пани журналистка, у меня для вас сообщение. – Силы небесные, Блажейский сообразил, в чем дело. – Мы знаем, что Малкош похитил вас. Не бойтесь. На выручку вам послали трех добровольцев… Алло! Это серьезные ребята, двоих специально вызвали из Польши, они освободят вас… А у нас нашелся свидетель, который видел, как Малкош убил охранника… Алло! Больше я не могу говорить. Берегите себя.
Связь прервалась, а я остался стоять с прижатым к щеке телефоном.
– Такие вот дела, – сказал я своим притихшим спутницам, – за меня взялись всерьез. Сначала Хыдзик в Кракове, теперь Ольшевский. У него, видите ли, есть свидетель…
– Какой свидетель? Откуда? – возмутилась раненая, на которую благотворно подействовал сон: дотоле мутные глаза ожили. – И при чем здесь Ольшевский…
– На данный момент он царь и бог. Полковник в отъезде… Ольшевский подозрительно много знает. Впечатление, что его ребята прослушивали мои телефонные разговоры. Для меня уже и самолет вызван… Чушь какая-то. Я ведь знаю нашу армию, знаю, что по силам обыкновенному майору… А тут самолет из Польши! И спецназовцы. Если они спешат за нами вдогонку через минные поля, значит, есть на то причины… Нет. Девочки, что-то здесь смердит, как сто дохлых скунсов. Почему они убили Ану? Откуда боснийцы узнали, что мы будем на Ежиновой Гурке? И зачем, наконец, кто-то зарезал солдатика, причем после того, как Йованка… пообщалась с ним.
Йованка вспыхнула.
– Что ты имеешь в виду, черт бы тебя побрал? – зашипела она.
На личные разборки у нас времени не было. Я взглянул в глаза Дороте:
– Если я снова посажу тебя на спину и мы пойдем туда, где стоит санитарная машина, меня в лучшем случае арестуют. В худшем, сама знаешь… – (Дорота испуганно кивнула.) – С террористами спецназ не церемонится. Что касается Йованки, она для суда не свидетель, поскольку спала со мной в одном спальном мешке… Остаешься ты и Блажейский. Но Блажейский – лицо заинтересованное. Благодаря нам с Йованкой он остался в живых, а следовательно, его свидетельства по меньшей мере сомнительны для правосудия. А ты, дорогая, ты – свидетель серьезный, для меня попросту бесценный. Ты слышала, что я похитил тебя и Йованку? Если обнаружат твой труп, все поймут, кто убил тебя: обезумевший кровавый маньяк Малкош!.. А что? Револьвер у меня есть…
– Неужели смог бы? – слабо улыбнулась Дорота. – А как же наш хитовый материал, читающая Польша?
За время, пока я нес журналистку, она заметно осунулась, побледнела, но чувства юмора, слава богу, не утратила. Глаза у нее были огромные, в пол-лица, светло-голубые и совершенно детские.
– Есть еще один вариант, – чуть слышно сказала Йованка, – к нашим пойду я одна. Если дойду, я им скажу, что думаю. Всем и каждому скажу, ты меня знаешь, Малкош!
– А если не дойдешь? Проблема в том, что дорога с горы просматривается. Те, кто шел за нами, теперь наверху. И у них есть снайпер… Не удивлюсь, если тот самый Резник. Выйдешь из леса, и – бамс!..
– Он может и промахнуться.
– Резник? И не надейся!.. А если поползешь, он тебе задницу отстрелит – сверху все как на ладони.
Наши взгляды встретились.
– Ну что ж, – неожиданно спокойно заключила Йованка, – давайте думать, что делать…
Где-то на полпути к вершине я уже знал, что информация Блажейского была точной. Тех, кого послали по мою душу, было трое, и шли они напрямик, я бы даже сказал напролом, по самому сложному маршруту.
– И по самому короткому, – добавила Йованка.
То, что ребята Ольшевского не соблюдали никакой осторожности, было нам на руку: мы ведь шли по их следам. Шли – громко сказано. Местами приходилось ползти на четвереньках, карабкаться, а пару раз сползать вниз на животе, судорожно цепляясь пальцами за жиденькие кустики и траву.
Я не сразу заметил, что Йованка прихрамывает.
– Что у тебя с ногой?… Постой-постой, а носки ты зачем сняла.
– Боишься, тащить меня придется? – Йованка не останавливалась.
Я полез но склону вслед.
– Как она там сейчас?
И снова Йованка ответила вопросом:
– И за нее боишься? Твоя идея оставить ее в кусточках… Не беспокойся. Если серьезные ребята вернутся раньше нас, она выползет на дорогу и позовет на помощь.
– И они отвезут ее прямиком в госпиталь, как тебя?
Йованка не ответила.
Через несколько метров подъема я попытался возобновить разговор:
– А ты, ты не опасаешься, что я?…
– Я тебе верю, – перебила она, после чего я замолчал, и надолго: Йованка обладала поистине волшебной способностью лишать собеседника дара речи. Она же и нарушила затянувшееся молчание:
– Тихо! – Йованка приложила палец к губам, смотрела она куда-то вниз и чуть вправо от меня.
Я вдруг понял, куда подевались ее носки, а точнее, фрагмент одного из них, в качестве зеленой ленточки стянувший ей волосы.
– Кажется, я что-то слышала, – прошептала Йованка и вдруг припала к глинистому склону, прячась за травой.
Я не успел этого сделать. Лысый мужчина в клетчатой рубахе вынырнул из кустов совершенно неожиданно для меня. Шел он медленно, озираясь по сторонам. За спиной был вещмешок, в руках «Калашников». Он был так близко, что выбора у меня не было. Я выстрелил.
Промахнуться было трудно. Ноги лысого подогнулись, он упал и покатился под горку, треща кустами, – дальше, дальше… Я чертыхнулся в сердцах: автомат последовал за хозяином.
– Тише! – прошипел я.
Господи, да какая уж там тишина! Американский кольт грохнул на всю Боснию, да и лысый наделал хорошего шума. Но я знал, что делаю. Когда я спустился по склону метров на десять, сухая веточка у меня под ногой треснула, и слева, из скалы, неуверенный оклик:
– Эй, это ты?
И тут же загремели выстрелы. Я упал ничком, выждав момент, откатился на пару метров в сторону и продолжил спуск. С антикварным револьвером Недича рассчитывать можно было только на чудо.
Слава богу, автомат убитого не укатился далеко, но когда он оказался в моих руках, стреляли уже трое боснийцев, причем один из тяжелого «ручника» с двухсотпатронной лентой. Очередь из него отличались неимоверной длиной и неточностью.
Вряд ли кто-то расслышал мой ответный выстрел в безумном грохоте. Когда стрельба начала удаляться, я пополз назад, где за камнем лежала Йованка. Я сунул ей в руку кольт и взмахом руки показал направление: вверх и чуть вправо. Туда мы и поползли, а за скальным выступом встали на ноги и припустили во весь дух.
Оторваться от преследователей не удалось. Потеряв нас, они вернулись к месту, где я срубил лысого, и пошли по нашим следам, пытаясь окружить нас.
Пришлось отстреливаться. Я израсходовал одиннадцать патронов из тридцати, находившихся в магазине «Калашникова». Попутно я уточнил количество шедших за нами боснийцев: четверо, а не трое, как мне показалось поначалу.
До сих пор не пойму, как нам удалось уцелеть. Может быть, благодаря совершенно безумному с военной точки зрения маневру: когда боснийцы уже почти настигли нас, я схватил Йованку за руку и побежал вниз, прямо на преследователей, стреляя на ходу. Мы вломились в кусты, где и рухнули на землю перевести дух.
Второго убитого обнаружила ползшая впереди Йованка.
– Труп! – прохрипела она.
Мужчина не первой молодости лежал в папоротнике, широко раскинув руки. Пуля попала ему в затылок.
