– А почему, почему, собственно, вас отозвали?
Лес был тихий, дорога, которая проглядывала сквозь кусты, пустая. Упитанный слизняк ползал по шляпке красного гриба, торчавшего у меня под боком.
– Поначалу планировалось, что на вершине Печинаца будет наблюдательный пункт…
– А потом?
– А потом кто-то вспомнил вдруг, что и на горе были мусульмане. А раз были мусульмане, значит, могут быть смертельно опасные мины в огромном количестве. Решили не рисковать бесценными жизнями миротворцев.
Третья, найденная Йованкой мина оказалась последней. Я был просто уверен, что дальше их не будет: нельзя же безнаказанно ездить по заминированной дороге. Стоявший на обочине бронетранспортер доехал досюда.
Я осторожно отвел ветку и замер: БРДМ стоял совсем рядом, под большим грабом. В бинокль удалось разглядеть кое-что: впереди копошились военные. Я насчитал еще четыре единицы техники: два БМП-1, пулеметы которых были направлены на Печинац, командирский «хаммер» и санитарную машину времен Варшавского восстания, с дурацким двухколесным прицепом. Я посадил Дороту на бугорок и, остановив Йованку отмашкой руки, пошел к бронемашине.
Щитки БРДМ были опущены, люки закрыты. Задраенными оказались и двери. Открыть их без автогена не было никакой возможности. И слава богу! Только угона военной техники и не хватало в длинном списке совершенных мною в Боснии «преступлений».
– Пошли прогуляться, подышать воздухом, – сообщил я Йованке, вернувшись. – Не нравится мне это. Слишком много грибников на один подосиновик.
– Ну мало ли, может быть, учения? – неуверенно предположила Йованка.
– Я уже знаю, где мы находимся. – Я немного подумал и дернул Йованку за рукав рубахи. – Пошли. Хочу кое-что проверить.
Мои плохие предчувствия подтвердились метров через сто, где дорога делала крутой поворот, а лес граничил с открытым склоном горы. Местечко это было мне знакомо. Очень знакомо, холера. Я узнал и сгоревший сербский «Т-55» с уткнувшимся в землю стволом, и скалу, и вид на вершину горы Трех Скелетов. Опушка леса густо поросла молодыми осинками, мне пришлось встать на трухлявый пень. Нога провалилась, я чертыхнулся.
Второй пень оказался прочнее. Я помог Йованке взобраться на него и дал ей бинокль.
– Смотри, там, на скале, у самой земли… Она долго приглядывалась, крутя колесики.
– Там какие-то цепи, что ли… а внизу что-то белое. – Она угадала сама. – Кости? Опять кости?…
– Они самые. Бренные останки отца Ненада и его подручных. Три скелета… Не знаю, правду ли говорят, что все трое были живы, когда их приковали к скале.
Она неотрывно смотрела на скалу.
– Зачем ты показал мне, Малкош?
– Думаешь, из бахвальства? Из-за меня они там… – (Йованка вздрогнула, опустила бинокль.) – Милый лужок вокруг – минное поле. Кошмарный сон сапера: там было столько мин-ловушек, холера!.. Мины итальянские, пластмассовые: миноискатель их не берет. Сербы в девяносто пятом присылали сюда своих специалистов… В один день подорвались четверо. Тут нужен был танк с тралом, но он тоже подорвался… Короче, даже нам это оказалось не по силам. Я приказал перебить цепи пулями…
– Зачем?
– Скелеты были видны с дороги. Капеллан плешь мне проел: сделайте что-нибудь, на милость Божью. Командир попросил: только чтобы все было как положено: быстро и без потерь. Пришлось проявить смекалку. С дороги их теперь не видно, но это не значит, что никто о них не помнит…
– Ну и?…
– Их так и не похоронили. И ничего тут не изменилось, холера ясна. Видишь те таблички на колышках. На них написано: «Мины!» Они повсюду, и ближе к лесу, и за танком…
– И на дороге?
– Нет, часть дороги мы успели разминировать. Я думал подобраться к скале сверху… Вон там, повыше, мои ребята и подорвались. Между прочим, мин там уже не было… не должно было быть. После был трибунал, отставка… А капеллан обвинил меня в кощунстве, если точнее, в надругательстве над мертвыми… Хорошо, хоть от костела не отлучил.
Мы вернулись к бронетранспортеру. Земля была влажной, отпечатки воинских ботинок я нашел сразу же. Следы вели в сторону от дороги – на крутой склон.
– Они пошли напрямик, – догадалась Йованка. – Должно быть, очень спешат.
– Точно, – подтвердил я. – Интересно, сколько им за это пообещали.
Дорота спала. Я вынул из рюкзака увечный мобильник и нажал на кнопку. К моему удивлению, зеленый огонек загорелся. Я набрал номер Блажейского, и – о, чудо! – капрал отозвался. Я его слышал прекрасно, а вот он меня… Пуля разбила микрофон.
– Не надрывайся без толку, бесполезно, – мрачно предрекла Йованка.
Разумеется, он была права. Я повторил попытку: отключился и набрал номер Блажейского по новой.
– Алло!.. Алло! Кто это? – поспешно откликнулся мой бывший подчиненный. – Это ты… то есть вы, пан ка… Алло! Ничего не слышу! Если это пани журналистка, у меня для вас сообщение. – Силы небесные, Блажейский сообразил, в чем дело. – Мы знаем, что Малкош похитил вас. Не бойтесь. На выручку вам послали трех добровольцев… Алло! Это серьезные ребята, двоих специально вызвали из Польши, они освободят вас… А у нас нашелся свидетель, который видел, как Малкош убил охранника… Алло! Больше я не могу говорить. Берегите себя.
Связь прервалась, а я остался стоять с прижатым к щеке телефоном.
– Такие вот дела, – сказал я своим притихшим спутницам, – за меня взялись всерьез. Сначала Хыдзик в Кракове, теперь Ольшевский. У него, видите ли, есть свидетель…
– Какой свидетель? Откуда? – возмутилась раненая, на которую благотворно подействовал сон: дотоле мутные глаза ожили. – И при чем здесь Ольшевский…
– На данный момент он царь и бог. Полковник в отъезде… Ольшевский подозрительно много знает. Впечатление, что его ребята прослушивали мои телефонные разговоры. Для меня уже и самолет вызван… Чушь какая-то. Я ведь знаю нашу армию, знаю, что по силам обыкновенному майору… А тут самолет из Польши! И спецназовцы. Если они спешат за нами вдогонку через минные поля, значит, есть на то причины… Нет. Девочки, что-то здесь смердит, как сто дохлых скунсов. Почему они убили Ану? Откуда боснийцы узнали, что мы будем на Ежиновой Гурке? И зачем, наконец, кто-то зарезал солдатика, причем после того, как Йованка… пообщалась с ним.
Йованка вспыхнула.
– Что ты имеешь в виду, черт бы тебя побрал? – зашипела она.
На личные разборки у нас времени не было. Я взглянул в глаза Дороте:
– Если я снова посажу тебя на спину и мы пойдем туда, где стоит санитарная машина, меня в лучшем случае арестуют. В худшем, сама знаешь… – (Дорота испуганно кивнула.) – С террористами спецназ не церемонится. Что касается Йованки, она для суда не свидетель, поскольку спала со мной в одном спальном мешке… Остаешься ты и Блажейский. Но Блажейский – лицо заинтересованное. Благодаря нам с Йованкой он остался в живых, а следовательно, его свидетельства по меньшей мере сомнительны для правосудия. А ты, дорогая, ты – свидетель серьезный, для меня попросту бесценный. Ты слышала, что я похитил тебя и Йованку? Если обнаружат твой труп, все поймут, кто убил тебя: обезумевший кровавый маньяк Малкош!.. А что? Револьвер у меня есть…
– Неужели смог бы? – слабо улыбнулась Дорота. – А как же наш хитовый материал, читающая Польша?
За время, пока я нес журналистку, она заметно осунулась, побледнела, но чувства юмора, слава богу, не утратила. Глаза у нее были огромные, в пол-лица, светло-голубые и совершенно детские.
– Есть еще один вариант, – чуть слышно сказала Йованка, – к нашим пойду я одна. Если дойду, я им скажу, что думаю. Всем и каждому скажу, ты меня знаешь, Малкош!
– А если не дойдешь? Проблема в том, что дорога с горы просматривается. Те, кто шел за нами, теперь
